Во имя любви

Из маленькой комнаты, опершись на плечо Ивана и осторожно ступая, вышла Елизавета Михайловна. Вид у старой экономки Кирсановых был далеко не самым лучшим. Женщина заметно осунулась, цвет лица был болезненный, правая скула Голощаповой прихвачена широким пластырем, глаза терялись в больших синих кругах. Но тем не менее держалась она молодцом. В том смысле, что старательно бодрилась и не показывала окружающим своей внутренней подавленности. Лиза очень боялась, что не скоро сможет покинуть пределы комнаты, куда поместил ее Лавр сразу по возвращении из больницы.

Розгина обернулась и стремительно вскочила на ноги.

— Куда?! — Брови Клавы сурово сошлись на переносице, а голос зазвенел от напущенного в него металла. — Мне тебя под подписку отдали с единственным условием — покой и неподвижность!

Голощапова открыто улыбнулась подруге и протянула ей руку. То ли в знак приветствия, то ли вымаливая прощение за непослушание.

— Я еще не скончалась, чтоб выполнять эти условия, — сказала Елизавета Михайловна.

Отвечать на рукопожатие Клавдия не стала. Напротив, она демонстративно ткнула кулаки в свои широкие бедра и грозно шагнула в направлении подруги, рассчитывая тем самым потеснить ее обратно к комнате. Увлеченные собственной перепалкой, женщины не заметили, как наверху лестницы, ведущей на второй этаж дачи, появился Лавр, одетый в темно-синий костюм для выхода, и остановился, прислушиваясь к разговору. При этом он даже слегка склонил голову набок.

— Так и скончаешься, — гнула свою линию Розгина. — За этим дело не станет! Ваня, веди ее назад!

— Она меня не слушает, — честно признался мальчик.

Кирсанов и в самом деле пытался уговорить свою наставницу остаться в постели и не предпринимать никаких необдуманных действий, но разве ж ему справиться с такой упрямицей.

Ей невыносимо было чувствовать себя беспомощной. Прежде такого никогда не случалось. Она даже в эту минуту попробовала было оторвать руку от щуплого плечика Ивана, но не смогла. Пошатнувшись, Голощапова вынуждена была вновь отыскать единственную для нее точку опоры.

— Если я лягу, — ответила Елизавета Михайловна на весьма обоснованные претензии со стороны Клавдии, — то почувствую себя… дерьмом, не при ребенке будь сказано!.. Меня никто никогда в жизни не бил по лицу.

— Простите, Лиза, — не выдержав, подал голос Лавриков и тут же продолжил свой спуск по лестнице. — Я не должен был допустить, чтобы с вами так обошлись. Это — по моей вине.

— Не говорите ерунды, Федор Павлович, — не согласилась с ним Голощапова. — Просто я хочу ощутить себя живым человеком. Я хочу вымыться.

— Нельзя ни в коем случае! — запротестовала Розгина. Приблизившись к подруге, она подхватила ее под руку и тем самым избавила мальчика от обязанностей поводыря. — Водкой протру, если надо, или спиртом.

Ситуацию, как это часто случалось в последнее время, разрядил Мошкин. Он появился в комнате со стороны улицы, причем пятился задом. Санчо волочил за собой инвалидную коляску, бряцавшую колесами по неровному полу возле двери. Спустившийся вниз Федор Павлович посторонился, пропуская соратника.

— Не ссорьтесь, девочки, — миролюбиво произнес Александр на ходу. — Я привел в порядок этот трактор, и он выглядит прямо как новенький. Полюбуйтесь! — С этими словами он гордо разместил кресло-каталку в центре комнаты и отступил на шаг назад, как скульптор, разглядывая творение рук своих под определенным ракурсом. — Абсолютно незаменимая в любом хозяйстве вещь… Елизавета Михайловна, сит даун, плиз. — Мошкин сделал приглашающий жест. — Управлять этим если и сложнее, чем вашим «жуком», то совсем не намного. За час урока вождения я не возьму ни копейки.

— Садись, Лиза, — поддержал инициативу Санчо Кирсанов. — Я буду тебя катать.

— Ну это хоть что-то, — согласилась женщина.

Пошатнувшись, она при помощи Клавдии и Ивана не слишком ловко устроилась в кресле. Все-таки было не очень уютно, но, тем не менее, значительно лучше, чем лежать пластом на кровати, как беспомощная старушенция. Лиза заставила себя улыбнуться и с благодарностью посмотрела на Мошкина. Тот склонился в галантном поклоне.

На лестнице появился Федечка. На нем были только просторные семейные трусы и пестрая мятая майка. Волосы взлохмачены. Но глаза юноши сияли каким-то задорным огнем, будто он только что сделал какое-то сверхважное открытие и теперь его имя окажется в одном ряду с Архимедом и Исааком Ньютоном. Спускаться в общий холл парень не стал. Он остановился в поле зрения собравшихся, радостно потирая руки.

— У меня все готово, пап, — сообщил он, обращаясь только к Лаврикову и игнорируя всех остальных.

— Без комментариев, надеюсь? — вполголоса уточнил Федор Павлович.

Сын кивнул в знак подтверждения.

— Только факты и схема связей между этими фактами, — ответил он.

Никто из присутствующих в общем холле первого этажа не понимал, о чем они говорят. Зато Федечка и его родитель прекрасно знали, о чем идет речь. Это походило на заговор. Лавр поскреб пальцами подбородок и решительно взмахнул рукой.