Во имя Мати, Дочи и Святой души

– Вот не думала, что ты так быстро вознесешься над нами, которые уже не первый месяц. Госпоже Боже, конечно, видней, но все-таки…

– Люблю тебя, сестра Ира, – холодно возразила Клава. – Подойди ко мне наверх в светелку новую, я поучу и тебя любви сестрической – уединенно.

И представила, как разложит и эту восемнадцатилетнюю корову. А если найдет ее небритой к вечеру – то и вдвойне.

– Радуюсь, но повинуюсь, – поцеловала Ирка ручку в поклоне.

Или Клаве только послышалось, что Ирка заменила «и», на «но»? Ничего – так и так это обойдется Ирке в лишних десяток любалок.

Сонька подошла и ручки целовала долго – каждую отдельно. В ладони, а потом и по пальчикам прошлась.

– Госпожа Божа тебя избрала, добрая Дэви. Вразуми меня: сомнение гложет про нерушимость обета сестры Ираиды, в весталках пребывающей. Боюсь греха недонесения. Но и сомневаюсь, не соблазн ли попутал. Сказать ли сладкой Свами, или ты сама проверишь ей пломбу для начала – по-сестрически, по-весталочьи запросто?

Ирка-то, оказывается, Ираида!

А Сонька еще раз себя подставить боится. А сказать хочется!

– Госпожа Божа верно тебя направила, сестричка. Проверю я по-подружески.

Проверит! Даже если ошиблась Сонька – все равно полезно посадить Ирку на место – и проверить пломбу. А если не ошиблась?! Сонька – приметливая! Про Клаву ошиблась – так кто ж другая могла придумать способ от Витька запечататься?! Но ведь до самой двери выследила – не сбилась со следа.

Витька на радостях вечерних по-прежнему видно не было, да и камуфляж он не желал сменять, и, выходит, о новом сане своего белого ангелочка он мог и не слышать.

Свами не уточнила, вмещает ли сан Дэви обет весталочий. Сама она, будучи Свами, жалейку свою не запечатала. И если Витьку нравится туда к ней проваливаться – всем лучше пока. Потому что в Клаву и мизинчик до сих пор еще не проскакивал. Надолго ее жалеечка припухла во второй раз.

Навязываться ему Клава не собиралась. Просто сообщить новый адрес. Захочет – заглянет. Тем более – рядом.

Вошла она свободно – как повсюду в корабле открытых дверей. И увидела Витька с Сонькой.

Только что пальчики перецеловала – и успела сюда раньше Клавы!

И не лежали они, а сидели, отпивали кофе из одной чашки и это показалось Клаве особенно обидным: ведь «кофе с постелью» придумали они вдвоем с Витьком.

А так всё правильно: сколько ж можно Соньке целкой своей сверкать! Как сегодня у профессора. Зато Витёк не профессор: баб на компутер не променяет. Жалельщиц спасательных.

– Любим тебя, добрая Дэви, – радушно встретила Сонька. – Садись с нами кофе пить.

– Кофе не водка, на ночь не пью, – вспомнила Клава чью-то поговорку.

– А что, добрая Дэви, есть предложения по водке? – удивился Витёк.

Нужно было слышать, как он произнес: «добрая Дэви».

– Нет. У суда один ответ: там, где нет – не будет бед. Чего предложить – пора уж ложить.

В момент, когда девичья и весталочья гордость на весах, не оставила Госпожа Божа Клаву своими рифмами.

Да ведь Клаве не внове милости Её-Их.

Она выходила, когда услышала в спину:

– Любим тебя на ночь, добрая Дэви, – от Соньки.

Осталась без обета – и радуется. Ничего, есть у Госпожи Божи – самые верные. Которые посмеются, когда такие как Сонька будут у ворот рая на коленях стоять!

Витёк промолчал, как рыцарь на допросе.

Ирка еще не явилась за своей порцией. Клава нашла в своей новой светлице такой же колокольчик, как у Свами. Тотчас встал перед нею брат Григорий.

– Я сестру Иру вызывала, а она промедлила уже полчаса! Приведи.

– Радуюсь и повинуюсь, добрая Дэви.

«И». Клава ясно расслышала «и». Так что со слухом у нее всё в порядке. А Ирке за ее «но»!.. Хотя есть к ней вопросы и посерьезнее – спасибо Соньке.

– Нигде нет сестры Иры. Во всем корабле.

– Так дверь же заперта на ночь?!

– Позволь поискать еще, добрая Дэви.

– Да поскорей. Копаешься, брат Гриша.

Клава уселась на свою новую кровать. Подпрыгнула на пружинах. У Витька на кровати так не подкидывало. Всё как у Свами – кроме телефона…

– Окно раскрыто во втором этаже, добрая Дэви, – запыхался Григорий. – Со второго этажа она спрыгнула – там крыша сарая.

– Убежала?! А в саду?

– Нет и в саду. Значит – через забор успела. Скамейку подставила. Если б сразу схватиться, пока она скамейку к забору волокла – как раз бы ухватить под белые ножки! Я давно говорил, что собаку надо, и проволоку над забором.

Григорий не уточнил – кому говорил, потому что в сетованиях его послышалась явная критика. Но и так ясно – в чей огород.

– Свами сказал уже?

– Доложил.

– И что она?

– Головы не повернула. «Хочет в ад сверзиться – никто ее не держит».

Клава устыдилась своей горячности. Ну, действительно, чего волноваться? Выбрала ад вместо жизни вечной – это Иркина проблема. Испугалась краткой муки за обет порушенный – а в порушении обета Клава больше не сомневалась – и обреклась на муку вечную. Пусть.

Пусть бежит по Вавилону, пусть кричит, как в корабле спасательном жила. Секретов постыдных в Сестричестве нет. Пусть болтает, чего хочет, тварь ползучая. Раз попустила побегу Госпожа Божа, значит и побег этот – к славе Её-Их.