Во имя отца

— Конечно. Это очень увлекательно. Видишь ли, Кунг считает, что обет безбрачия и целомудрие два совершенно разных понятия. Все служители церкви, конечно же, должны подчиняться правилам, представляющим их своеобразный кодекс чести. И изменить это может только личная булла папы, которая разрешает им обратное. Кунг считает, что обет безбрачия, который был принят церковью тысячу шестьсот лет назад, означает только то, что служители церкви, подчиняющиеся этому обету, всего лишь не могут сочетаться с кем-либо законным браком. Но он не считает, что этим обетом запрещается секс. Если священник или монахиня женятся, то они автоматически нарушают свой обет безбрачия и не могут более оставаться служителями церкви. А вот если священник или монахиня вступают с кем-либо в половую связь, то они могут замолить свои грехи перед богом.

Он взглянул на Аню:

— Тебя это не интересует?

— Честно говоря, не очень.

Она захлопнула книгу и положила её на прикроватную тумбочку. Свет выключался с помощью шнура, свешивающегося с потолка. Она дотянулась до него и дёрнула. Мгновенно всё покрылось кромешной тьмой, и Аня сказала:

— Давай попробуем заснуть побыстрее.

Улёгшись поудобнее, она услышала тихий смех на соседней подушке. Она взбила свои подушки. Он сделал то же самое. Она отодвинулась от него как можно дальше. Мирек не спеша улёгся поудобнее. В течение минут двадцати ничего не было слышно, затем Мирек зевнул и повернулся к ней. Аня почувствовала, как участилось его дыхание. Она вся сжалась в комок от прикосновения его руки к её бедру. Мирек медленно провёл рукой по её ягодицам. Аня с силой оттолкнула его руку. Он повернулся на другой бок и засопел. Прошло ещё двадцать минут. Аня стала засыпать. Тут Мирек вновь повернулся к ней. На этот раз его рука начала свой путь от талии и выше. И опять Аня с силой отбросила его руку.

— Ты меня не обведёшь. Я же знаю, что ты не спишь, так что прекрати все это.

Он лёг на спину, больше не прикидываясь спящим. Шторы были плотными, так что в комнате стояла кромешная тьма. Минут через десять Мирек спокойно сказал:

— Аня, ничего, если я помастурбирую?

Она отпрянула в сторону, рукой пытаясь нащупать шнур. Наконец дотянулась до него и дёрнула. Мирек прикрыл глаза ладонью, чтобы защитить их от неожиданного яркого света. Из-под руки он сказал:

— Знаешь, ты просто-напросто не понимаешь многих вещей о мужчинах. Да это, собственно говоря, и неудивительно. Так что ты лучше послушай меня. Я очень возбуждён, и это понятно. А когда мужчина возбуждён, он затем получает либо облегчение, либо боль в яичках. Их ещё называют «орехи любовника». И сейчас со мной происходит как раз это. Так что я не могу заснуть.

Она внимательно посмотрела на него, задыхаясь от гнева, затем спустила ноги на пол и потянулась к подушке.

— Делай всё, что хочешь, животное! Я лично спускаюсь вниз и буду спать в кресле.

Он подвинулся к ней и сжал её руку.

— Нет-нет, не уходи! Я не стану этого делать.

Она попыталась высвободить свою руку, но он держал её очень крепко. Как бы извиняясь, он сказал:

— Аня, успокойся, я обещаю, что не стану этого делать и не стану к тебе прикасаться. Тебе не придётся спать в кресле. Если ты хочешь, я пойду вниз, но там я тоже не засну, потому что там холодно.

Она попыталась вырваться, но он не отпускал её:

— Аня, пожалуйста, не надо. Я не буду тебя трогать. Я клянусь памятью своей матери.

Он уже не прикрывал глаза. Она посмотрела в них и поверила ему.

Опять темнота и тишина в течение десяти минут. Затем опять раздался его голос:

— В этом нет ничего плохого. Просто старые заблуждения накладывают на это табу, но в общем-то мастурбация — это не такая уж и плохая вещь. Доктора, психиатры скажут тебе то же самое.

Она гневно зашептала:

— Ты же клялся именем своей матери!

— Я обещал не трогать тебя, и я не стану этого делать до тех пор, пока ты сама этого не захочешь.

Она заткнула уши, но его голова была очень близко и голос звучал совсем рядом:

— Ты никогда не пробовала этого? Лёжа на своей кровати в келье, опуская руку всё ниже и ниже, лаская себя пальцем?.. А может, ты пользовалась свечой?

Что-то в голове у неё взорвалось. Он почувствовал её неожиданное движение. Зажёгся свет, на миг опять ослепив его. Она стояла у кровати, рыдая от гнева и презрения к нему, тяжело дыша.

— Хорошо, хорошо! Ты хочешь увидеть обнажённую монашку? Хорошо!

Она нагнулась и подняла подол своей ночной рубашки сначала до талии, а затем сняла её через голову, швырнув на пол. Под ночной рубашкой Аня носила кружевной белый лифчик и маленькие голубые трусики. Она расстегнула лифчик на спине, бросив его тоже на пол. Голос у неё начал срываться:

— Ты хочешь увидеть голую монашку? Смотри же, смотри!

Она спустила трусики, вся дрожа, затем перешагнула через них и выпрямилась. Её грудь высоко вздымалась, в глазах у неё было бешенство.

— Смотри же, Скибор. Вот тебе обнажённое тело монашки, если это то, чего ты хотел. Хочешь его почувствовать? Почувствовать обнажённое тело монашки?

Аня обошла кровать и оказалась прямо перед ним. Она махнула на него рукой: