Во имя отца и сына

- Да не поэты, а Глебов вел себя непристойно. Говорят, был пьян. И вообще, что он понимает в поэзии? Что это за метода? Пора кончать с администрированием. Если каждый инструктор райкома будет учить поэтов писать стихи, а художников рисовать картины, у нас не будет хороших стихов и картин.

- Игорь Поликарпович, их никто не учил и не собирается учить. Просто их попросили вести себя поприличней.

- Что значит "поприличней"? Бывает, ошибется человек по молодости. Надо подсказать, воспитывать, но делать это с тактом. Таланты - явление редкое, к ним надо относиться бережно, с уважением. Вот что, Виктор Иванович, ты разберись с этим делом и завтра утром доложи мне. Уже горком заинтересовался, понял? И вообще, почему Глебов оказался в институте?

- Я его послал, Игорь Поликарпович.

- Тоже нашел кого посылать. - И положил трубку.

Уже в тот же вечер Чернов для себя решил, что Глебову лучше не работать в райкоме, особенно в идеологическом отделе, где нужны гибкость, такт. На другой день ему доложили все, как было на самом деле. Игорь Поликарпович поверил в объективность доклада, понял, что поэты действительно вели себя плохо и призвать их к порядку нужно было. Другое дело - как? Очевидно, у Глебова, считал Чернов, не хватило такта - иначе об этом не говорила бы "вся Москва". (Словно у Москвы нет других забот.) На третий день Чернову звонил кто-то из Московского отделения Союза писателей, просил разобраться в этом неприятном инциденте и принять меры в отношении инструктора, который сорвал вечер. Игорь Поликарпович пообещал разобраться, а про себя подумал: "Черт бы побрал этого Глебова - еще в ЦК пожалуются. Начнут выяснять, а это всегда неприятно". Заранее настроенный против Емельяна, он решил, что нужно как-то отреагировать. И Глебова выдвинули на должность секретаря парткома завода "Богатырь". Собственно говоря, это нельзя было назвать ни повышением, ни понижением, просто человека перевели на новую работу, и совесть Игоря Поликарповича была чиста. Он даже любимую жену упрекнул в необъективной информации.

- Мне так передали, - недоуменно пожала плечами Стелла Борисовна и добавила: - А вообще об этом до сих пор с возмущением говорят и в Доме литераторов, и в агентстве печати.

Прошло не так много времени, и однажды Стелла Борисовна ошарашила мужа еще одной сенсацией, связанной с именем Глебова. Она случайно встретила Светлану Гризул, и та рассказала ей о чепе на заводе "Богатырь". Оказывается, небезызвестный Емельян Глебов под видом открытого партийного собрания устроил вечер вопросов и ответов.

- Можешь представить, какие там были вопросики, - говорила Стелла Борисовна язвительным тоном. - И он, конечно, отвечал.

На этот раз Игорь Поликарпович отнесся с недоверием к сообщению жены и звонить никуда не стал, решив завтра все выяснить без нервозности, спокойно и обстоятельно. Но именно на другой день и была получена в райкоме анонимка, подтверждающая сообщение Стеллы Борисовны. Собственно, под письмом стояла подпись: "Группа рабочих" - и дальше несколько неразборчивых каракулей. Игорю Поликарповичу опять нездоровилось. Вспомнив сообщение жены, он поинтересовался собранием на "Богатыре", и, естественно, его тут же ознакомили с "тепленькой", только что полученной анонимкой. Расстроенный острой головной болью, Чернов принял анонимку за подлинное письмо рабочих и, конечно, вскипел. Приказал инструктору поехать на завод, все выяснить и доложить.

Актив начался в девять утра. Присутствие на нем одного из секретарей горкома партии, по мнению Глебова, свидетельствовало о серьезности вопроса. Выступал Чернов. Доклад был посредственный, без особой остроты и каких-либо открытий.

В перерыв к Глебову подошел помощник Чернова и передал, что Игорь Поликарпович просит задержаться после актива. "Будет разнос", - сокрушенно подумал Емельян, пытаясь собраться с мыслями. Он не находил за собой никакой вины: собрание прошло нормально. Записки? Что ж, записки всегда идут из зала и в президиум и к докладчику. Правда, некоторые товарищи предпочитают не отвечать на острые вопросы. Емельян же считал, что это нечестно и дает основания любому демагогу говорить: "А-а, в молчанку играете! Не то время. Надо отвечать". Когда председательствующий предоставил в прениях первое слово Гризулу, Емельян был несколько удивлен, хотя вообще-то райкомовская трибуна давно "обжита" Николаем Григорьевичем, здесь он свой человек. Но Глебов не предполагал, что Гризул будет выступать на активе.