Во имя земли

Это было на Севере в самом начале моей работы уполномоченным. Да. Но женщина не привела с собой детей, чтобы, окружив себя ими, воздействовать на меня. И я цинично подумал: ей, как видно, не известна была тактика Инес де Кастро.[14] Я твердо верил в закон, что очень характерно для того, кто молод и здоров. Но у меня, как и у всякого, кто молод и имеет слабую струнку, были, что касается закона, определенные возможности. Я уже тебе рассказывал эту историю. Но ты, как всегда, не помнишь. Твоя забывчивость — это ведь способ не дать мне долго жить в твоей памяти. Я рассказываю очень быстро, но у меня есть кое-что еще, о чем подумать этой ночью. Женщина работала поденно в доме одного вдовца. Муж ее был маляром, а в свободное от малярных работ время немного занимался контрабандой. Однажды женщина убедилась, что он закрутил любовь с одной швеей, перешивающей старую одежду. И подумала, что лучший способ поднять себе цену — отплатить ему тем же. Это из книг, дорогая. А в жизни все наоборот: ведь даже когда кто-то сам выбрасывает какую-то ненужную вещь, а нашедший ее поднимает и берет себе, то тот, кто бросил, тут же чувствует себя оскорбленным в своих правах собственника. А собственность существует даже у собак. Не вещь у нас крадут, нет, у нас крадут нас самих — но хватит философствовать. Так вот, женщина начала пускать в мужа ядовитые стрелы, но они не достигали цели. Яд же заключался в том, что она и вдовец… так вот, вдовец — все вокруг это знали — скипетра уже не имел, на том самом месте у него был дождевой червяк. Намеки женщины на ее отношения со вдовцом поначалу мужа не задевали, но он знал, что еще немного, и он взбесится. «В мире больше всего не хватает мужчин». Или: «Я знала одного старика, который в восемьдесят лет родил сына». Или: «Изменить жизнь можно всегда, а смерть — никогда». Муж все это брал на заметку, в душе, конечно, и старался обдумать и понять, что к чему. И когда понял, пошел к старику и убил его. Прекрасно, а что теперь? Я это спрашиваю теперь, раньше не спрашивал. Чем обернется для детей, которые ни в чем не виноваты, приговор, вынесенный их отцу? И для жены, которая тоже не виновата, если не виновата? Я должен поторопиться, ночь уже на исходе.

Но мне так хотелось рассказать тебе истории, которые я услышал о гражданской войне там, на Севере, и которые я уже тебе рассказывал, но ты, как всегда, не слушала. Мне так хотелось тебе сказать, тебе пожаловаться. Пожаловаться именно ночью. Ночью тишина, и даже не знающие друг друга люди, но вдруг случайно встретившиеся, способны — ты ведь знаешь — рассказать все, а потом разойтись и, может, больше никогда не встретиться. Такая тишина вокруг. И у меня такое желание излить тебе душу. Это ужасно. Излить душу. Некоторые после этого чувствуют себя оскорбленными состраданием слушающих. Но вызываем сострадание мы сами, так что и оскорбляем себя мы сами — и как ты еще можешь иметь сострадание ко мне? Ты, которая сама в нем нуждаешься. Так вот, осуждены были все трое. Старик, который был мертв, мужчина, который попал в тюрьму, и женщина, которая осталась одна с кучей детей — так что такое закон? Может ли моя жизнь, жизнь государственного чиновника, ответить на этот вопрос? Было еще много ярких историй гражданской войны, некоторые я тебе расскажу. Это ужасные истории, дорогая. Однажды доктор права Перейра — он был высок, худ, носил монокль, и мы его звали Одноглазым — однажды Перейра Одноглазый в конце курса сказал мне:

— Жоан Виейра, — сказал он мне, когда мы выходили из аудитории, — я хочу предложить вам место моего ассистента. Что вы скажете?

Теория права. Мне нравилась кафедра. И тут я подумал, что могу на этой кафедре защититься. Но разреши мне рассказать тебе несколько историй, которые ты не слушала, когда я их тебе рассказывал. Ночь длинная, лампа у меня горит долго, а дона Фелисидаде, должно быть, совершает свой ночной обход. Сама ночь не так трудна. Куда труднее ее наступление. Для меня, дорогая, смена профессии была вещью непростой. Однако для любого затруднительного положения всегда есть в запасе новый аргумент. Когда Перейра Одноглазый защищался, — возможно, ты этого не знала, — весь студенческий городок жил легендой, а ты была увлечена гимнастикой, гимнастикой ты стала заниматься очень рано, твое тело и гимнастика… Да, так когда Перейра Одноглазый защищал диссертацию, он был уже немолод. И вот в самый ответственный момент защиты у него выпал монокль и разбился. Оппонент деликатно спросил его:

— И что будет делать сеньор без монокля?

— И на это у меня есть новый аргумент, — ответил Перейра.