Во имя земли

И я стал кормить тебя с ложечки, но ты так и не выпустила тарелку из своих рук. Иногда пыталась схватить ложку на полпути ко рту. Успокойся, дорогая. Не вставай. У нас еще есть время. Потом я вытер тебе рот и поел сам. Подумал — дать тебе глоток белого вина, всего один глоток, или нет? врач не советовал давать. Я подозвал официанта, попросил полбутылки минеральной воды. Был прекрасный вечер, темно-голубое море казалось небом, перевернутым вниз. Неожиданно на гребнях волн появилась лодка под парусом. Сверкающая невозмутимость прерванного блаженства, не знаю, как это тебе объяснить? Потому что, вполне возможно, ты ничего этого не помнишь. Спокойное хорошее самочувствие без прошлого и будущего, как в раю. Кое-кто купался. Не купался, а играл с водой. Во всем чувствовалось простодушие, люди играли. За столиками сидело мало народа. Поначалу многие посматривали на нас и даже внимательно, во взглядах читались сострадание и испуг. Потом перестали посматривать, исключив нас из действительности, и мы остались одни. Я кончил есть, что бы еще попросить принести? ты всегда любила сладкое, я попросил сладкое. Тут ты пришла в возбуждение, хотела есть сама. Но опять перепачкалась, и все же я позволил тебе самостоятельно есть, и ты жадно вцепилась в вазочку со сладким, боясь, что кто-нибудь отберет ее у тебя, и я сказал:

— Дорогая. Разреши мне покормить тебя, чтобы ты вся не перепачкалась.

И стал кормить, но ты так вазочку из рук и не выпустила. Потом я подумал: а что если нам искупаться? как когда-то в то далекое время, когда солнце ласкало кожу наших совершенных тел. Мы спускаемся к пляжу и входим медленно в воду, я зачерпнул ее ладонями, сложив их лодочкой, и вылил ее тебе на голову, и сказал, сказал:

— Я крещу тебя во имя земли, звезд и совершенства.

Но ты не сказала: «Жоан кощунствующий», а только громко засмеялась. В руке Божьей, в его правой руке… не говори. Не говори, подожди. Еще столько предстоит любви и страданий. Еще Тео не читал тебе стихи поэта. Я вспоминаю. «Как ребенок в беспросветный день». Мое сердце. У меня нет руки, в которой бы оно могло отдохнуть. Отдохни во мне, в моем увечном теле, в этом хранилище дерьма. Отдохни во мне, в моем собственном теле, в моей дряхлеющей руке. Мы входим в воду, и я говорю, я говорю, что крещу тебя… Потом входим глубже, его величество море омывает наши крепкие тела. А солнце освещает твое смертное существо. И опять мы идем вперед, погружаемся глубже, чтобы впитать в себя море целиком. И тут ты нырнула, и праздник моря заиграл на твоем лице. И мы нырнули вместе, и всплыли на поверхность, и лежали на гребне волны. Потом поплыли к едва видимому манящему знаку. Вечность присутствовала. Оказавшись далеко от берега, мы перевернулись на спину и долго лежали, глядя в небо. Оно, ярко-голубое, было прямо над нами. В нем было столько пространства для переполнивших нас чувств, что мы не отрывали от него глаз, точно пришли к своему собственному обиталищу, которого никогда не знали. Нас покачивал на своей спине божественно-величавый морской простор. Нас, хозяев земли, времени, силы, могущества. Мы находились посередине моря, оглядывали его, и его бесконечное таинство проникло в нас. Потом мы вернулись на пляж, плыли медленно, поглядывая друг на друга. Ты заливисто смеялась, волосы были мокрые, по ресницам в глаза стекали капельки воды. Все лицо было в этих каплях, радость жизни била ключом, смерти нет, нет смерти. Позже мы лежали на песке под солнцем, слушали шум моря, кипение этого мирового котла. Или не слушали, существует пространство его шума и мы в середине его, лежим под солнцем. Вокруг — никого, все пространство наше. Мы заполняем его собой, нам хорошо. Глаза закрыты, веки воспалены — короткое оцепенение. Мы чувствуем себя частью вселенной, хотя никакого чуда не произошло, на наших телах истина света. И никаких мыслей, только совершенство бытия. Но теперь на память мне приходят слова, которые могли бы прийти тогда. Пространство, свет, радость. Бесконечность, мир, восторженность вспоминаются зримо, неотступно. Тело. Но о нем не должно думать, потому что тогда оно еще не существовало.

— В руке Божьей.

— Не говори, не говори.

В твоей руке. В руке жизни, земли, со всей красотой и дерьмом, которое тоже имеет право существовать. И в руке смерти, как видно. Но сейчас, когда мы здесь, омытые и чистые, ты, может, расскажешь мне, наконец, эту твою историю с коллегой по гимнастическому клубу.

— По физическому воспитанию.

— Пусть так.