Во имя земли

Только так я понимаю твою последнюю внятную фразу, сказанную в начале твоего умопомрачения. И это, должно быть, правда. Мы узнаем и любим друг друга, как бы тебе это сказать? в превосходстве наших тел. Я крещу тебя… В момент их преображения, которое не их. Посвящения — это ты сказала однажды или я теперь? Неправдоподобности. Неистовства. Теперь я хочу укоротить твою ночь и пройти ее. Темную, плотную, ужасную. И в конце снова встретить тебя совершенную наверху совершенства. И вручить тебе это письмо, которое я тебе пишу. «Что это такое?» — спросишь ты. — «Письмо, просто письмо». И ты, по обыкновению, со всей присущей тебе энергией тряхнешь головой. И, возможно, наконец, улыбнешься — «какая глупость». Твоя ночь, дорогая. Ужасающие сумерки. Мне так нужно скорее пройти ее и встретить тебя выше случайности и смерти.

— Сеньор доктор.

Встретить тебя потом в вечности твоего существа. Вечности земли, более значительной, чем вечность Бога. Пройти через то, что было прекрасно и что умерло. Рождение детей, их взросление, возмужание и отказ поддержать нас в старости. Какое-то время тому назад я попросил Марсию принести мне ту фотографию, где они запечатлены все трое, маленькие, ну ту, что стояла у тебя на прикроватной тумбочке до тех пор, пока ты ее не спрятала куда-то, чтобы она не потерялась. И Марсия мне ответила: «Знать бы где она находится!» И не представляешь, что еще… «Что это за сентиментальность смотреть на портрет детей, которые уже давно стали взрослыми?» Это, конечно, так. Но ведь это, возможно, способ обратить в вечность то, что находится под рукой, такая вот малость, такой пустяк. Вечность твоего существа. Ее нет ни в одной части твоего тела, подумаю еще. Еще я попросил Марсию, чтобы она привела мне внуков. Она задумалась. Я ждал, и она ответила:

— Ты считаешь возможным, чтобы я привела сюда малышню и они увидели здесь все это скопище стариков и старух?

Я смалодушничал и не сказал: приведи!

— Или отвези меня домой.

— Только не это.