Во имя жизни (Из записок военного врача)

— О… я так много слышал об успехах ваших хирургов, что меня интересует все. Если вас не очень затруднит, может быть, вы покажете нам, как вы лечите раненных в бедро и коленный сустав.

Майор оказался человеком весьма сведущим в вопросах хирургии, но в вопросах организационных, как скажем, доставка раненых с поля боя в транспортных шинах, позволяющих создавать полную неподвижность ноги, использование гипсовых повязок с лечебной целью при транспортировке раненых в тыловые районы, он или на самом деле не имел никакого понятия, или прикидывался наивным простаком.

Туменюка никто не успел предупредить, что к нему пожалует гость из Великобритании. Дверь в операционную оказалась запертой.

— Во время операции мы никого не пускаем туда, — объяснил я майору.

На его лице появилась одобрительная улыбка.

— У нас на островах этому вопросу не придается большого значения, — проговорил он.

— Говорите немного медленнее, — попросил я его. — Иначе нам придется обратиться к помощи переводчика.

Наконец дверь открылась. Стоя возле операционного стола с длинным фартука поверх халата и в белых чулках, Туменюк усердно обвертывал ногу спящего раненого ходами влажного гипсового бинта. На фартуке его виднелись следы крови, брызги гипса. Санитарка вытирала пол, хотя вокруг было совершенно чисто. Подойдя к Туменюку, я представил ему английского майора.

— Очень рад, извините меня за такой вид… не взыщите… Я сейчас закончу, — и, кивнув головой, продолжал работать.

Сделав еще несколько туров гипсовым бинтом, он провел рукой по повязке, ловко отмоделировал выступающие части и, взяв у сестры чернильный карандаш, написал на гипсе день, месяц ранения, день, месяц операции и подписался. Закончив, он отошел на шаг и полюбовался своей работой.

— У вас, как я вижу, прекрасно идет дело… Вы всегда сами накладываете гипсовую повязу? — спросил майор, подходя к столу поближе.

— У нас принято начинать и кончать операцию одному и тому же лицу.

— Ну да, но наложить гипс — это же, так сказать, черная работа, ее можно с ним доверить помощникам.

— А у вас в Англии кто делает эту черную работу? — спросил Туменюк.

Я поспешил вмешаться.

— Доктор Туменюк хотел спросить: вероятно, у вас эту работу делают сестры?

— Да. Конечно! Зачем же хирургу так пачкаться? Это же не столь сложно. Главное — операция, — ответил англичанин.

— А мы считаем, что накладывание гипсовой повязки — неотъемлемая часть операции и никто этого лучше хирурга сделать не может, — объяснил Туменюк.

Посмотрев несколько операций, майор извлек записную книжку и стал делать записи. Как видно, его в самом деле глубоко интересовала постановка лечения огнестрельных ран бедра. Попросив у него записную книжку, которую он с охотой дал, я увидел тщательно сделанные рисунки. Под каждым стояла пояснительная надпись. Карандаш у него был трех цветов, и рисунки были весьма четкими. 

Из операционной мы прошли в огромную палату, которая произвела на английского хирурга большое впечатление. Раньше здесь был спортивный зал, где свободно можно было играть в теннис. Нынче в четыре ряда стояли кровати с раненными в бедро и коленный сустав. В дальнем конце зала на небольшом возвышении инструктор лечебной физкультуры под аккомпанемент показывала упражнения, которые старательно выполняли все раненые.

— Это — прекрасное зрелище! У вас каждый день так занимаются? — с нескрываемым восхищением спросил майор. — Да, — ответил я, — это входит в обязательный комплекс лечения. Раненые так согласно и с таким веселым видом проделывали свои упражнения и музыка была так жизнерадостна, что нельзя было глядеть на них без улыбки.

Не желаете ли пройти посмотреть еще одну палату? — спросил я.

Простите, — отозвался майор, останавливаясь у рояля, — но я хотел бы еще раз взглянуть на ваших офицеров.

— На каких офицеров? — спросил я.

— А разве это не офицеры? — майор указал на раненых.

— Нет, это солдаты и сержанты, — ответил я, и для убедительности извлек историю болезни первого попавшегося раненого.

Я здорово устал от визита вежливости и едва добрался до своей каморки. Поздний зимний вечер. Улечься бы, вытянув усталые, словно чугунные, ноги, но через полчаса предстоит погрузка раненых в санитарный поезд. Против меня за столом сидит Шур и с увлечением что-то читает, мурлыча под нос песенку. Меня раздражает его самодовольный вид… Вообще все меня раздражает… Хочется спать!..

Что я говорил? Ага! Что я говорил? — вдруг раздается торжествующий голос Шура.

Уставившись на него сонными глазами и еще ничего не соображая, я вижу, как он радостно подпрыгивает на стуле, потрясая в воздухе листом бумаги.

— Вот вы с Савиновым все смеялись… А начальство отнеслось иначе к моему сообщению и просит дослать новые материалы опроса пленных врачей.