Во мгновение ока (СИ)

— Кто тебе сказал? — по-доброму усмехнулся Али. — Мусульмане считают любовь мужа и жены священной, именно поэтому мы допускаем разводы с большой осторожностью. Ведь любовь не может гореть постоянно: иногда она, как костер, горит ярче, иногда затухает на время, и нужно постараться, чтобы разжечь ее вновь. Вы же, женившись, спустя несколько лет понимаете, что страсти улеглись, и считаете, будто любовь умерла. Бежите за новыми ощущениями, хотите снова испытать те чувства, что были поначалу, но уже с другими людьми. Это как всю жизнь проучиться в начальной школе, Лукас, не желая взрослеть и постигать новые высоты.

— Ах, вы совсем не понимаете, о чем я говорю.

— Ты тоже не хочешь взглянуть на ситуацию со стороны, — укорил его марокканец. — Нельзя полагаться на одни чувства, ведь есть еще ответственность перед людьми и Аллахом. А если бы, женившись на Жади, через некоторое время ты бы влюбился в другую женщину, ты оставил бы мою племянницу?

— Это невозможно, сеньор Али! — оскорбленно воскликнул больной.

— Откуда тебе знать? — лукаво пожал плечами Али. — Чувства не подчиняются разуму. Именно поэтому разум должен руководить чувствами, а не наоборот.

— Мне кажется, вы просто никогда не любили, — поддел его Лукас.

Трижды женатый Али лишь задумчиво улыбнулся, вспомнив о чем-то или о ком-то.

— Лукас, давай договоримся. Если вдруг тебе станет известно что-нибудь о Жади, сообщи мне.

— Чтобы вы передали это Саиду? — насторожился Лукас.

— Нет, вовсе нет. Но я очень волнуюсь за нее и за Хадижу. У меня сердце обливается кровью, когда я подумаю, что они могут находиться в опасности, или голодать, или нуждаться в чем-либо. Я должен иметь возможность хоть как-то им помочь.

— Хорошо. Если Жади выйдет на связь, я дам вам знать.

— Спасибо, Лукас, — с благодарной улыбкой сказал Али и, попрощавшись и пожелав больному выздоровления, покинул дом семьи Феррас.

========== Часть 28 ==========

День клонился к вечеру. Лучи закатного солнца пробивались сквозь джунгли и прозрачное оконное стекло в комнату, где Жади раскладывала по полкам в шкафчике их с дочерью вещи. Вещей было не так уж много, но процесс затянулся — Жади то и дело застывала с какой-нибудь мелочью в руках и подолгу смотрела то в окно, то на пустой письменный стол, то на фотографии на полке, аккуратно прибитой к стене. С фотографий на постоялицу смотрели веселые улыбающиеся лица: она без труда узнала Флоринду (в молодости та и впрямь была редкой красавицей), ее сестру Неуту, двое пожилых людей были, вероятно, их родителями, а задорный темноволосый мальчуган — сыном Флор. В стороне отдельно стоял его фотопортрет крупным планом: мальчик превратился в удивительной красоты и стати молодого мужчину с магнетическим — до пугающего магнетическим — взглядом карих глаз. К портрету была прислонена бумажная иконка Пресвятой Девы Назаретской — покровительницы здешних мест, как гласила надпись.

— Это мой сын, Ренату, — пояснила хозяйка, откуда ни возьмись появившаяся в комнате.

— Простите меня за любопытство, донна Флор, — вздрогнула Жади и оторвалась наконец от фотографии. — А где Хадижа?

— Хадижа сидит на кухне и разглядывает мои книжки с картинками.

Флоринда подошла к полке и неосознанным жестом поправила рамку, несмотря на то что рамка стояла ровно.

— Правда, красивый? — с умилением спросила она Жади.

— Очень, — согласилась та. — Что с ним случилось?

— Он был водителем, дальнобойщиком, в последний год возил грузы в Рио и работал там же в одной крупной компании. Однажды на трассе он не справился с управлением и… погиб.

— Я… Мне так жаль вашего сына, — растерянно произнесла Жади, поняв странную до невозможности вещь: она еще ни разу в жизни не говорила никому слов соболезнования. И не слышала, не считая того, что ей сказали после смерти матери, что мертвых нельзя оплакивать. — Аллах да простит его согрешения.

— Это его комната, она долго пустовала. Надеюсь, вас не отпугнет этот факт.

— Вовсе нет! То есть, я хотела сказать, вы же не против…

— Я не хочу превращать эту комнату в мавзолей, — уверенно заявила Флор. — Мой мальчик бы этого не одобрил, я точно знаю.

— Давно вы… одна? — осторожно поинтересовалась Жади.

— Скоро пойдет четвертый год. Но я не жалуюсь. Я по-прежнему нужна людям хотя бы в качестве операционной медсестры, а значит, надо продолжать жить. Теперь у меня появились прекрасные компаньонки, — улыбнулась она, посмотрев на Жади.

— На родине меня могли бы убить за то, что я сделала, — немного невпопад сказала марокканка.

— Господи, о чем это ты? — перепугалась Флор.

— Я пошла против воли мужа, забрала из дома дочь без его ведома, — со слезами на глазах проговорила Жади. — Если меня найдут, мне конец.

— Что ты, девочка, кто найдет тебя в Рио-да-Серейя? Это затерянный край, считай, другой мир.

— А все ради нее, ради Хадижи! Я потеряла всех, но я не могла потерять ее, свою родную единственную дочь! Как же вы… живете с этим…