Во мраке Готэма

— Я знаю своего сына, — однажды сказал мне отец одного из подозреваемых в убийстве. Он был непреклонен и искренне уверен, что его сын невиновен. Но этот отец не понимал — даже после того, как его сына признали виновным и приговорили к смертной казни — что мы видим окружающих нас людей лишь с одного ракурса. Его сын дома был одним человеком, с друзьями — другим, и третьим — когда решил затеять драку в баре.

— Я знаю своего сына таким, какой он есть дома, — вот, что имел в виду тот отец, хоть и не осознавал этого. Он не мог знать большего.

— Ричард, — обратился я. — Ваша дочь упомянула об инциденте прошлой осенью, когда в комнату Сары проник неизвестный. Я так понимаю, что именно из-за этого девушка переехала жить к вам. Можете рассказать что-нибудь ещё? Меня интересует не только ограбление, но и ваши впечатления от пребывания под одной крышей с Сарой Уингейт.

— Конечно, конечно, — откашлялся Ричард Бонэм. — Моя дочь Мэри сдружилась с Сарой, когда они обе ходили в Барнард-колледж, а после выпуска продолжили общаться. Ещё до того, как Сара к нам переехала, она часто приходила на ужин. Тихая, вежливая, она оказала положительное влияние на Мэри, которая, по сути, домоседка. Ей повезло с подругой: Сара иногда вытаскивала мою дочь на вечера чтения стихов или чаепития. Детали самого ограбления я помню смутно, но вскоре после это происшествия со мной связалась миссис Уингейт, тётя Сары. Вероятно, она очень перепугалась после случившегося и сильно надавила на Сару, запретив ей возвращаться к занятиям, пока девушка не найдёт себе другое жильё. Поэтому мы согласились приютить её на следующих условиях: в течение учебного года Сара будет жить с нашей семьёй в комнате на третьем этаже, рядом с Мэри. За это она станет платить незначительную сумму, требующуюся лишь для того, чтобы покрыть связанные с её пребыванием дополнительные расходы.

Ричард печально вздохнул, и его лоб прорезали морщины.

— Она… была… прекрасной юной леди. Не только моя дочь — все мы будем ощущать её потерю. — Мужчина запнулся. — А какой у неё был математический склад ума! Когда она жила в нашем доме, большую часть времени она проводила в своей комнате над какой-нибудь очередной задачкой. Вот что её интересовало. И радовало.

— Вы часто обсуждали с ней исследования? — спросил я.

Ричард покачал головой.

— Боюсь, её исследования были вне моей компетенции, — и с усмешкой добавил: — Даже будучи на одном факультете, все мы разделены нашими собственными специализациями, так ведь, Калеб?

Калеб согласно кивнул, а я решил продолжить прежнюю нить рассуждений о Саре.

— Не знаете ли вы, состояла ли Сара с кем-нибудь на факультете в романтических отношениях? — спросил я всех троих.

— Нет, — ответил Арти и неловко добавил: — Если кто-то и начинал с ней флиртовать, она сразу ставила нас на место. Сара не интересовалась ничем подобным — ни в отношении моих однокурсников, ни, уж точно, в отношении меня.

— Никогда? — уточнил я, но все трое снова категорически ответили «нет».

Я рассказал им о том, что Сара периодически посещала Принстон.

— Ах, да, — произнёс Калеб, посмеиваясь, — это ещё одно подтверждение таланта Сары: первый научный доклад она презентовала четыре года назад в Принстонском университете в присутствии лучших математических умов нашей страны. Подготовленный ей доклад о функциях критической линии был восхитительным. Поистине восхитительным. В целом, она работала над ним со второго курса Барнарда. Этот доклад даже привлёк внимание моего коллеги, известного своей придирчивостью — Агнуса МакДональда. И когда я узнал, что Сара интересуется гипотезой Римана, я представил её Агнусу.

Даже если б я захотел, то не смог бы подвести разговор к этой теме лучше: фотографии в медальон Сары были оплачены именно неким А.МакДональдом.

— А Агнус МакДональд — тоже математик? — спросил я, стараясь не выдать свою заинтересованность.

— Выдающийся профессор из Принстона, одержимый, как и Сара, гипотезой Римана. Вообще-то, попытка решить эту проблему — это работа всей его жизни.

— А существовал ли между профессором МакДональдом и Сарой особенный контакт? — спросил я.

— Я бы не назвал его «особенным», — ответил Калеб. — Хотя во время нашего общения я выяснил, что она иногда обменивается с профессором идеями о доказательстве гипотезы.

Я вытащил серебряный медальон и молча протянул его профессору Мюллеру.

Его первоначальное потрясение от узнавания человека на фотографии быстро сменилось тревогой. Он поражённо отдал мне снимок.

— Да, это Агнус.

— Этот медальон определённо указывает на то, что у них с Сарой были не только рабочие отношения, вы так не считаете? И вы об этом не знали?