Во сне и наяву

— Вот, нашла, папе не сказала, думала, что заставит искать потерявшего и вернуть ему. Продала одну сама, но купил её барыга, дал всего десять тысяч, а потом я узнала, что она стоит сорок, а вот эта, — Светлана ткнула пальцем в ладонь святого отца, на котором лежал золотой, — а эта, девятьсот четвёртого года, стоит сто семьдесят на аукционе.

— Сто семьдесят? — удивлённо воскликнул поп.

— Да, но лоты не принимаются без паспорта, — продолжала Светлана. Она сделала паузу. — Может, вы мне поможете, святой отец?

— О как? — поп подбросил монетку на ладони. — А где этот аукцион?

— Я всё выясню, — сразу сказала Светлана. — Всё вам расскажу.

Поп смотрит на неё проницательно и внимательно и спрашивает:

— Но ты мне честно, дева, скажи, ты точно нашла её?

— Клянусь здоровьем мамы, — сразу отвечает Светлана и добавляет: — Узелок с монетами на улице лежал, а хозяин его умер.

— Умер?

— Умер, — кивает Светлана. — Я точно знаю. Но папа мог бы не поверить в это и стал бы ко мне приставать и приставать. Вот я и решила без него всё сама сделать, а ему сказать, когда всё сделано будет. Я уже часть зарплаты Ивановой выдала, а как эту монету продадим, так кредит выплатим, всё папе меньше придётся работать.

— Ну ладно, раз так, то всё сделаю, — отец Серафим поверил ей. — Это дело богоугодное. Выясняй, куда мне ехать. Поеду хоть завтра, завтра с утра у меня служб нету.

Вот так иногда бывает: только что, да и всё утро, было у неё плохое настроение, плохие мысли в голову лезли, а ещё и одиннадцати нет, и всё уже наоборот, настроение приподнятое, она проверяет деньги в рюкзаке. Они на месте. Девочка собирается бежать покупать себе обновки, с монеткой всё так удачно разрешилось, у неё уже и мыслей нет грустить. А про Пахома и угрозы девочка сейчас и не вспоминала, так же, как и про Любопытного и про страшное предложение мамы-Таи.

— Думаю, что это она, — сказал Лёлик в телефон, когда девочка вышла из подъезда, — по описанию подходит.

— Сделай фото, — отвечает ему Роэ, он тоже видит девицу. Смотрит ей вслед. Честно говоря, ему не очень в это верится. К тому же он что-то чувствует. Что-то нехорошее. Он оглядывается, но не видит ничего подозрительного. У него давно выработалось чувство опасности. И это чувство его никогда, никогда не подводило. Да ещё и вид этой девчонки… Разве такие ходят за Черту?

«Школьница десятого класса, сколько ей, шестнадцать-семнадцать? Чушь! Не поверю, чтобы такая… могла ходить за Черту. Туда самый матёрый народец, и тот без острой необходимости не пойдёт, Черта — это не шутка. Если она и рискнула, то только по незнанию, или уговорил кто-то ушлый сопливую дуру».

Он продолжал смотреть вслед быстро убегающей девочке.

И дело здесь было даже не в раздражении Бледной. И не в стражах, что охраняют линию.

«Нет, конечно, это ошибка. Она почти ребёнок. А дети не ходят за Черту, дети в Истоки попадают все больные, только как корм для Старейшин».

И опять, опять чувство тревоги накрывало его, и что было самое неприятное, он не понимал природу этого волнения. Смотрел по сторонам через стёкла машины, но ничего не видел. Роэ вздохнул.

И тут отворилась дверь машины, на задний диван рядом с ним влетел влажный и грязный старый игрушечный медведь, и в машину полезла Ирра. Едва взглянув на неё, Виталий Леонидович стал сомневаться в своих умозаключениях. Она влезает в машину и не закрывает двери. Смотрит на Роэ. Её глаза совсем потеряли человеческий вид, они круглые, жёлтые, с маленькими зрачками. Кажется, она возбуждена. Он никогда не видел её в таком виде.

— Что? Ну, говори!

— … хэее…, — шипит Ирра, её физиономия неприятно и противоестественно вытягивается.

— Что? Ты можешь сказать по-человечески? — он начинает раздражаться. Когда нужно, эта тварь легко может говорить, и речь её осмысленна, как у двенадцатилетней девочки. Но чаще всего она просто ленится.

— Щщиее… — продолжает шипеть она.

Тут до него доходит:

— Червь? Вот эта девка, что вышла из подъезда, червь?

Ирра сразу кивает: да!

Тут даже сидевший на сиденье водителя Мартышка к ним повернулся. Стал слушать внимательно.

— Ты уверена?

Она опять кивает. Да, уверена, и у Виталия Леонидовича нет причин сомневаться. Это существо никогда не ошибается.

— От неё пахнет…, — уточняет он.

— … хаа…

— Гарь? Эта девка воняет гарью? — он должен быть уверен.

Ирра в который раз кивает: да.

Роэ теперь не смотрит на неё, он откидывается на спинку сиденья. Вздыхает почти удовлетворённо. Дело почти сделано. На девяносто девять процентов, ведь самое сложное — это как раз найти червя. Черви, они очень осторожные, хитрые. И он червя нашёл, осталось только завершить дело, нанести последний штрих, и это будет не трудно. Будь это мужик за пятьдесят или какая-нибудь горбатая бабка с клюкой, он бы стал готовиться, но тут… У этого подростка нет и не может быть опыта, а значит, и сил, а значит, и возможности защитить себя. Вот только тревога его не отпускала. Роэ опять стал оглядываться в надежде заметить хоть намёк на опасность.

А Мартынов, всё ещё сидевший, обернувшись назад, говорит:

— Роэ, разреши, я сделаю это дело. Сделаю прямо сейчас.