Во сне и наяву

Сентябрь в Петербурге обычно теплый, но в эти дни похолодало. Ночью было всего десять, и Светлана проснулась от того, что замерзла. Девочка лежала в спортивном костюме для бега, старых кроссовках и с молотком в руке поверх одеяла, рядом лежал нож для резки мяса. Тихо шуршал в углу старенький компьютер. Она его не выключила ночью. Дура, теперь счет придет за электричество, впрочем, он и так огромный приходит, всегда за три тысячи, мамины приборы контроля работают круглосуточно. Света разжала пальцы, кажется, молоток она сжимала изо всех сил, аж рука болит. Взглянула на братьев. Те спали, значит, будильник еще не звонил. Значит, семи еще нет. Девочка попыталась встать и поморщилась от саднящей боли под правым ребром. Точно, как она могла забыть, на зеленом костюме большое черное пятно. Эта долбанутая распорола ей кожу. Света все-таки села на кровати. Да что же это такое?! У нее уколы и порезы на руках болят от поганых кусак, нога едва зажила, а теперь еще и это. Она подтянула одежду. Кожа была распорота весьма глубоко. Какой же страшный ноготь был у этой долбанутой Аглаи, Мананы Гванци.

Светлана пошла в ванную, разделась. Помимо распоротой кожи под ребром – ссадины на левом бедре и колене, долбанутая ее по асфальту тащила, синяки, порезы на обеих руках, еще кожа горит на плечах, как от солнечного ожога. Она поглядела на себя в зеркало – ужас. А трусы! Можно выбрасывать, они и раньше были ветхими. Папа спрашивал, что подарить ей на день рождения. Да, ей нужно белье. Еще носки. И тут одна неожиданная идея пришла в голову. Света стала быстро мыться, ни на секунду не расставаясь с посетившей ее мыслью. Она ей нравилась. Быстро умывшись и почистив зубы, девочка нашла средство обеззараживания и залила им рассечение под ребром. Стояла, морщась, и дышала сквозь зубы, пока не стихла боль, залепила рану пластырем, потом вышла и оделась. Первым делом после пробуждения она шла к маме, такой утренний ритуал. Она открыла дверь в ее комнату… Телевизор работает, а Нафиса, дрянь, конечно же спит, сидя в кресле, даже телефон выронила из руки. Света подошла и сказала зло:

– Нафиса, спать нельзя. Тебе уже говорили об этом.

Та открыла глаза, испуганно забормотала, хватая телефон:

– Я не сплю, не сплю… Глаза только закрыла.

Она врет, и это бесит девочку еще больше. Спать нельзя, у мамы иногда начинаются судороги, один раз из-за спазмов остановилось дыхание. Поэтому папа и нанял сиделок, отдавая им кучу нужных для семьи деньжищ. Света больше ничего ей не говорит, гладит маму по лицу, а потом, в наказание Нафисе, выключает телевизор. Нечего электричество тратить. Так сиди.

Пришел со смены папа, он после резки и упаковки салатов всегда уставший. Светлана повела его кормить: жареная картошка с зеленым соленым помидором, хлеб, чай с пряником. Папа неприхотлив. Впрочем, как и все в их семье. Нафиса смылась, Света не стала говорить отцу, что застала ее спящей, зачем ему лишние расстройства, у него и своих немало. Пока папа не лег, она отводит близнецов в детский сад, возвращается. Теперь отец не гонит ее в школу, кто-то должен остаться с мамой. Хоть это хорошо. Света не очень любит Нафису, Иванова, конечно, лучше как медицинская сиделка, хотя характер у нее намного хуже. Света сама перевернула маму на бок, сделала обтирание, контейнеры были чистые. Девочка все делала тщательно, рана под ребрами саднила, но это ей почти не мешало. После, поговорив с мамой, она пошла на кухню, взяла себе еды и села возле матери есть и смотреть телевизор. Но что бы Светлана ни делала, мысли о ночных путешествиях не покидали, следующей ночью ей, возможно, придется вновь встретиться с этой сумасшедшей. И если она не хочет, чтобы мерзкие ногти Аглаи сдирали с нее кожу, то нужно будет встать и убежать. Если, конечно, Аглая окажется на том месте, где поймала Свету. Сумасшедшая сильна, но она слишком мускулиста, по-мужски тяжела, чтобы хорошо и долго бегать. Но она способна на рывок, поэтому будет опасна в первые минуты. Это тревожило девочку, а кого бы не тревожило?

Около двенадцати в домофон позвонили. Это оказался отец Серафим.

При всей нелюбви к попу Света была ему все-таки благодарна. Он вошел в прихожую, снял свои знаменитые сандалии. Ряса, как всегда, в пятнах, в бороде, как всегда, крошки. Под мышкой книга. Какой-то Пруст.

– А мне отец Александр говорит, иди к хворой, помоги, а я за тебя службу проведу.

И тут поп замечает на брови у Светланы запекшуюся кровь. Он бесцеремонно подтягивает девочку к себе и разглядывает ссадину:

– Та-а-ак… Это у тебя откуда?

Света освобождается из его рук:

– Да я сама ударилась.

– Сама? – Кажется, священник ей не верит. – Точно?

– Сама, сама.

– Дева моя, если тебя кто обижает, ты приди ко мне и сразу скажи, слышишь? – назидательно говорит Серафим, еще и пальцем указательным шевелит.

И вот что она должна ему сказать? Что во сне проснулась в могиле, где ее ели черные жуки, что ее чуть не схватила летающая медуза, что сумасшедшая Аглая порезала ее ногтем?

Светлана молчит, а приставучий поп снова спрашивает:

– Точно тебя никто не обижает?