Во сне и наяву

– Куда мне старому работать-то, я тебе и так подсоблю, чем смогу. Здесь молодой нужон, сильный. Вон дел сколько, за век не переделаешь. Не, Лизавета, глупость придумала, – дед прихлебывал чай после аспирина и оживал потихоньку. – Я так думаю, надо тебе в город возвращаться, нечего тебе тут молодость свою гробить. Милку всяко пристроим, хоть на ферму, вот. А ты одна тут – ни мужа, ни помощи. К деду вот привязалась, ну какой из меня помощник? Пьющий я, Лизонька. Как пенсия приходит, так и уходит. Бабка моя, пока жива была, держала, а сейчас… Ээх. – Он взмахнул от безнадеги рукой и опять пригорюнился.

– Ты мне на жалость не дави, Акимыч, видала я, какой ты деятельный. Сверх сил просить не буду, а помощника мне позарез надо найти. Будем дом ремонтировать и туалет делать. Кто за строителями смотреть будет, чтоб не воровали и не халтурили? В город мне надо будет иногда мотаться, опять на хозяйстве кого оставить кроме тебя? Подумай, очень тебя прошу. Если деньги в карманах не держатся, давай едой и вещами буду отдавать. Соглашайся.

И опять Лиза на валенки со значением покосилась.

– Дались тебе мои опорки. Хорошие, теплые, по ноге разношены, а что попахивают немножко, так это от воды, они, когда мокрые, завсегда запах имеют, – деда хихикнул. – Машка моя в дом их не пускала, как собаку какую за дверью оставляла. «Суши», – говорила, – «где хошь, а чтоб этой кучи навозной в избе я не видела». Строгая была баба. Вот.

– Ты меня на кладбище обещал отвести, пойдем, наших дам навестим. А сам подумай хорошо, прошу тебя. От безделья ты водку пьешь. Сам-то вон какой хороший, и помог, и Милку сохранил после бабушки, и за домом присмотрел.