Во сне и наяву, или Игра в бирюльки

И вот вопрос, который мучил Евгению Сергеевну и который она избегала задавать себе: можно ли поверить в виновность Дмитрия Ивановича, Уварова, Фатеева, Надежды Петровны, этого… Семена Матвеевича, поверить, что они — настоящие враги и что даже теперь, когда идет война, замышляли что-то против Советской власти, против своего народа?.. Она избегала думать об этом потому, что не могла однозначно и убежденно; сказать ни «да», ни «нет». В сущности, что она знала об этих людях, с которыми судьба случайно столкнула ее?.. Ровным счетом ничего. Однако, если судить по разговорам и по тому, какие книги Надежда Петровна подсовывала Андрею, на уме у них могло что-то быть. Слава Богу еще, что Шутов не знает о разговорах, которые они вели, а она при этом присутствовала. Вот это был бы конец. Но каких же признаний он добивается от нее? Ага, он как раз и упоминал о разговорах, это для него важно. Естественно, пока они только и могли вести разговоры. Так все-таки знает Шутов или догадывается, что именно она слышала в доме Уварова?.. Нет, знать он не может, откуда. Да и не нужны бы ему были ее показания, если бы знал. Просто привлек бы и ее по этому делу. Правда, он намекал, что у него уже есть какие-то изобличающие показания, но это, скорее всего, обычное их запугивание. И вообще, почему при ней должны были вестись какие-то серьезные и тем более опасные разговоры, если она и знакома-то с этими людьми едва-едва? А с Семеном Матвеевичем и вовсе, можно сказать, не знакома, мало ли, что один вечер просидели за общим столом. Это ни о чем не говорит. В любой компании встречаются незнакомые люди. Враги не настолько наивны (об этом сам Шутов говорил!), чтобы, не зная хорошо человека, доверять ему и пускаться при нем в откровенные разговоры. А больше ее и обвинить-то не в чем. Конечно же не в чем! Она действительно ничего, совершенно ничегошеньки не знает. И с Фатеевым раньше не была знакома, пусть проверяют. Пусть представят свидетеля, хотя бы одного, который бы подтвердил обратное. А книга Аверченко, вдруг с радостью сообразила Евгения Сергеевна, и вовсе ерунда: она издана еще до революции, то есть до Советской власти, а потому не может быть антисоветской…

Нельзя сказать, что спасительные эти мысли и логика рассуждений, в которой она не могла себе отказать, совсем успокоили Евгению Сергеевну, да и возможно ли обрести покой, когда тебя подозревают — пусть только подозревают — в связях с «врагами народа» (о муже говорить не приходится), но все-таки и от первой растерянности она избавилась, и почувствовала даже некоторую уверенность. Уверенность эта делалась тем сильнее, чем больше проходило времени со дня вызова к Шутову, и стало уже казаться, что вызов этот был пустой, просто Шутов прощупывал ее, может быть, запугивал на всякий случай, не имея против нее никаких материалов. Господи, да и откуда он мог бы взять такие материалы?!

Так прошло недели две или даже больше. Евгения Сергеевна окончательно убедила себя, что ее забыли, что она не нужна Шутову, поскольку пользы от нее для дела никакой. Возвращаясь как-то с работы, она повстречала Уварова. Они почти столкнулись — он выходил из того самого здания, где сидел Шутов. Евгения Сергеевна была уверена, что Уваров тоже видел ее, однако не остановился, как обычно, не поздоровался и, кажется, поморщился.

— Кондратий Федорович! — позвала его Евгения Сергеевна. — Постойте же, Кондратий Федорович!.. А он втянул голову в плечи и прибавил шагу.

Дура, какая же я дура, сказала она себе, разве можно было останавливать его и заговаривать с ним, да еще возле этого дома! Бог знает зачем он там был. Может, просто приходил отметиться, а может, вызывал Шутов. Не зря же сделал вид, что не заметил меня. Ясно дал понять, чтобы я к нему не подходила, а я, дура, кричу на всю улицу…

Она огляделась по сторонам и непроизвольно подняла глаза. Ей показалось, что в окне мелькнуло лицо Шутова. Да нет, пожалуй что и не показалось, в окне точно было его лицо. И он улыбался.

И тогда снова ею овладело беспокойство. И снова она жила в постоянном напряжении, не спала ночами, изводила себя самыми страшными предположениями, издергалась вся, и так прошла еще неделя, а когда Евгения Сергеевна сумела убедить себя, что Уваров все-таки мог и не видеть ее, потому что вообще плохо видит, Андрей сообщил, что у Надежды Петровны был обыск…

Сам по себе этот факт не имел к Евгении Сергеевне отношения. Уж с Надеждой-то Петровной они не были связаны никак. Учительница сына — только и всего. Одна-единственная встреча в доме Уварова. Не она же приглашала гостей на его день рождения. Она сама была гостьей. И все же, все же… Явилось ощущение, что некий круг все сужается, сужается, и делается уже трудно дышать, и начинаешь бояться собственной тени…