Во сне и наяву, или Игра в бирюльки

Он понимал, что нельзя до бесконечности пользоваться одним и тем же приемом — военной формой, что у милиции наверняка уже есть кое-какие сведения о нем и, возможно, приметы. Нужно было менять личину. Да и война шла к концу, так что офицерское прикрытие в общем-то теряло смысл.

Приметив Андрея, Князь тотчас сообразил, что пассажир с ребенком, пусть и великовозрастным (это может быть младший брат, племянник), ни у кого не вызовет подозрений. О таком прикрытии можно было только мечтать. Это даже безопаснее, менее рискованно, чем, например, ехать с женой. К тому же и не мог Князь использовать для «работы» Любу. И потому, что нельзя было оставлять ее больную мать, и главным образом потому, что он действительно считал Любу женой и по-настоящему любил ее. В глубине души он надеялся, что когда-нибудь, скопив достаточно денег для безбедной жизни, он «завяжет» и официально женится на Любе. Надеялся, зная, правда, что этого никогда не будет…

Взяв Андрея с собой и занимаясь его «образованием», Князь радовался, что не ошибся в нем, однако на «дело» брать не спешил. И не позволял шляться по городу. Он и сам старался поменьше «светиться». Его все-таки знали соседи и даже участковый, но считалось, что он тяжело ранен еще в начале войны — у него, разумеется, были и соответствующие документы, — поэтому он не на фронте, а служит где-то под Куйбышевом и имеет возможность иногда бывать дома. Прописан он был у Любы как постоялец.

К Андрею Князь внимательно присматривался, не во всем ему доверяя. Он не сомневался, что Андрей новичок в мире беспризорщины, однако не зря сказано, что береженого и Бог бережет, а эти подростки, этот «полуцвет»[23], были хитры, как-то особенно изворотливы. Они запросто могли провести кого угодно, ибо кормились только хитростью, изворотливостью и артистическим притворством.

Однажды, когда они играли в шахматы (Андрей проигрывал и потому был поглощен игрой), Князь между прочим спросил:

— С отцом-то где, говоришь, жили?

Андрей назвал адрес, не задумываясь над смыслом вопроса.

— Постой, постой… Такой старинный желтый дом с амурами?

— Нет, новый дом, серый. — И вот тут Андрея насторожило что-то, он поднял глаза и встретил холодный, пытливый взгляд Князя.

— Серый?.. Черт, в самом деле. Сдаваться тебе нужно, племяш. И вообще хватит прозябать, пора нам отправиться в маленькое путешествие. Как ты на это смотришь?

— Вам виднее.

— Значит, пора. Только никаких лишних вопросов, я уже предупреждал тебя. Вообще поменьше вопросов. И никакой самодеятельности. Старайся не вступать в разговоры. Ты — воспитанный, культурный подросток из интеллигентной семьи. Я — доктор. — Князь рассмеялся. — Доктор Рюриков. — Он любил придумывать для себя красивые фамилии. А может, ему казалось, что звучные фамилии, напоминающие об истории России, об ее славном прошлом, поднимают и его в глазах окружающих, или просто утолял таким образом жажду к возвышенному и втайне считал, что его род пошел от Рюриковичей. Однако правда и то, что фамилии, которые он менял часто, действительно производили впечатление на случайных знакомых. Малообразованные и лишенные фантазии воры назывались Ивановыми, Петровыми и т. д., и адреса у них всегда были схожими — улица Ленина либо Сталина, в крайнем случае Железнодорожная, Привокзальная, Почтовая, благо в любом городе, в любом поселке непременно были улицы с такими названиями.

На другой день они выехали из Куйбышева. Князь был в цивильной одежде. На нем было добротное пальто с каракулевым воротником, каракулевая же шапка с кожаным верхом, белые бурки «со скрипом». Андрей тоже был одет вполне прилично, как и подобает племяннику преуспевающего доктора.

Обычно Князь не «работал» в районе Куйбышева, полагая, что это лишний и ненужный риск: здесь его скорее могут опознать. Там, где едят, не гадят. Они выбрались на линию Москва — Владивосток — «Транссиб», — нацелившись на экспресс, в котором ездили солидные люди, в том числе иностранцы, у которых было чем поживиться.

Люди старшего поколения, кому приходилось во время войны ездить в поездах, помнят, должно быть, что означало достать билет, да еще в спальный вагон. Любые нынешние сложности, даже в курортный сезон, даже добывание билета на международные рейсы Аэрофлота, — детские забавы, просто ничто в сравнении с тем, что творилось на вокзалах в годы войны и после, в первые годы, тоже. А вот у Князя проблем почти никогда не возникало. Едва ли не на каждой узловой станции по всей сети его маршрутов (Поволжье, Урал, Западная Сибирь, отчасти Средняя Азия) у него были свои люди — железнодорожники, а по «совместительству», как правило, скупщики краденого и содержатели «хавир»[24], которым Князь щедро платил и которые обеспечивали его не только билетами, но и нужной информацией, и крышей над головой, когда это было нужно. Он был расчетлив, по-звериному осторожен и хитер и не полагался на авось, на слепое везение.

Они благополучно добрались до Казани, там два дня прожили у знакомой Князя, билетной кассирши, и она раздобыла места на экспресс, в мягкий вагон.