Во тьме Эдема

— Ага, — ответила она. — Слышала, конечно. Мы здесь. Ну и?

— Почти никто даже не задумывается об этом. Они хлопочут по хозяйству, едят, сплетничают, жалуются на жизнь, снова что-то жуют, потом с кем-нибудь переспят, а тут и на боковую пора… и никогда не задумываются о том, где они живут и где могли бы быть.

— Ну почему же. Мне кажется, они как раз только и делают, что мечтают о том, где могли бы быть.

— В смысле, на Земле? Да, они хотели бы пожить бок о бок с Обитателями Сумрака. Они хотели бы, чтобы с неба спустился корабль и увез их прочь от всех наших бед. Ты это имела в виду?

— Да. Именно так.

— Это все равно что вообще не думать о том, где они и где хотели бы оказаться, — возразил я. — Потому что в таком случае им не надо ничего делать.

— А тебе разве не хотелось бы попасть на Землю? — нахмурилась Тина. — Чтобы с небес лился свет, ну и так далее?

Как же мы мечтаем об этом свете. Всю свою жизнь мы тоскуем по нему.

— Конечно, хотел бы, — ответил я. — Но что толку об этом говорить? Я же не на Земле, верно? И, может, никогда туда не попаду. Я в Эдеме. Мы все в Эдеме. И это все, что у нас есть.

Я обвел рукой, указывая на вид, который открывался нашим глазам: порхавшая над самой поверхностью крохотная переливчатая летучая мышь, касаясь воды кончиками пальцев, оставляла на озерной глади искристый след; ветвь белосвета нависала над собственным отражением; блестящие рыбки сновали в сплетении корней у самого берега.

«Хуум! Хуум!» — закричала звездная птица в чаще.

«Ааа! Ааа!» — откликнулась другая.

— Ну да, — согласилась Тина. — Это все, что у нас есть.

Она отстранилась и посмотрела мне в глаза.

Сейчас все было иначе, чем в прошлый раз. Иногда парни и девушки решают переспать, просто чтобы не разговаривать и не думать о том, что происходит. Все равно что уснуть или набить рот едой. Или спрятаться на дереве от леопарда. Поэтому раньше мне не хотелось спать с Тиной. Но сейчас все было иначе. Это не то же самое, что сбежать от леопарда на дерево. Это как встретить его без страха. Я наклонился, чтобы поцеловать ее в нежные, жестокие, насмешливые губы. Я потянулся к Тине. Она придвинулась ко мне. Я…

«Гааааааар! Гааааааааар! Гааааааааар!»

Донесшееся из Семьи гудение эхом отразилось от скал. «Гааааааар! Гааааааааар! Гааааааааар!» Омерзительная какофония: звуки не сочетались друг с другом. «Гааааааар! Гааааааааар! Гааааааааар!» — раздавалось с поляны Круга. «Гааааааар! Гааааааааар! Гааааааааар!»

— Сиськи Джелы! — прошипела Тина, приподнялась и села.

Мы много раз слышали этот призыв. Так звучал сигнал всей Семье собраться на поляне. Это была Гадафщина. Видимо, старейшины наконец договорились о днях и годах, решили, что пора настала (с прошлой Гадафщины минуло ровно триста шестьдесят пять дней), и велели Каролине и остальным членам Совета достать рога, сделанные из полых веток, и созвать всех новошерстков и юношей, которых только смогут найти, чтобы те протрубили сбор.

«Гааааааар! Гааааааааар! Гааааааааар!»

Звук противный, но слышен хорошо. Зов разносился по долине, брюзгливый, как сами Старейшины. Он долетит и до охотников на шерстяков в снегах на Холодной тропе. И до тех, кто выкапывает черное стекло у Проходного водопада. И до тех, кто ищет пеньковицу наверху, у снежной глыбы Диксона. И все они поймут, что это значит.

«Гааааааар! Гааааааааар! Гааааааааар!»

— Нам не обязательно бежать туда со всех ног, — заметила Тина.

— Да мы вообще можем не ходить, — согласился я.

Она посмотрела на меня.

— Ты прав. Что они нам сделают?

— Ровным счетом ничего. Ну, ничего особенного.

Тина печально улыбнулась.

— Да. Но если мы не пойдем, то не сможем думать ни о чем другом, верно? Только о том, что нас позвали на Гадафщину, а мы не явились.

Я кивнул. Семья была внутри нас, не только во внешнем мире. Если мы не сделаем того, о чем просят, Семье даже не придется нас упрекать: чувство вины будет грызть нас внутри, в нашей собственной шкуре. Не захочется ни целоваться, ни ласкать друг друга. Я почувствовал, как съежился мой член при мысли об этом.

Мы встали и полезли на скалу — прочь с Глубокого озера, обратно к Семье.

* * *

У Лондонцев день только начался. Синегорцы видели десятый сон. У Бруклинцев в группе остались только маломамки, старики, клешненогие и малышня: все прочие отправились в Альпы на большую охоту за травняками. Но какая разница, спишь ты или нет, в Семье ты или за изгородью. Сейчас все стекались к поляне Круга.

На обратном пути, проходя по Семье, мы видели стариков, маломамок, детишек, новошерстков, тех, кто спал, тех, кто ел, тех, у кого день только начинался; все они спешили на поляну. И пусть в чаще леса мы не могли разглядеть остальных, но точно знали: охотники и собиратели бросили все дела и возвращаются домой, даже если дорога займет пару дней. Все обитатели Эдема, все люди во всем мире устремились к Поляне Круга. Уж так оно повелось: будь ты хоть в лесу, хоть в горах, хоть у Проходного водопада, где вода с ревом рушится в темноту, — где бы ты ни был, кто бы ты ни был, ты все равно в Семье.