Во тьме Эдема

Грамму определили, и первый день Гадафщины подошел к концу. Можно было вернуться в группу, поесть и отдохнуть. На следующий день Совет соберется и станет обсуждать Грамму, потом мы снова ляжем спать, и наступит последний день, когда нас всех снова позовут и расскажут, что решил Совет. После этого Старейшины покажут нам Земные штуки, и будет Представление.

Я хотел улизнуть с Тиной, но Дэвид стоял у меня над душой.

— Нет, сопляк, ты вернешься со мной в группу. Белла хочет с тобой поговорить.

— О чем? — спросила Тина. — Будет ругать Джона за то, что он сказал правду?

Дэвид повернул к ней сердитое красное лицо.

— Не лезь в дела Красных Огней, Тина Иглодрев.

Я пожал плечами, скроил Тине гримасу и пошел за Дэвидом в группу Красных Огней. Взрослые уже ворошили угли костра и подкладывали в огонь ветки, чтобы готовить пищу. Когда я появился на нашей поляне, все уставились на меня. Кто-то замер с дровами в руках на полдороге между кучей хвороста и костром. Кто-то вылез из шалаша.

— Мне стыдно за тебя, Джон, — начал Старый Роджер. — Теперь все будут говорить, что Красные Огни дурно воспитывают своих новошерстков.

Люси Лу добавила, что я осрамил не только живых членов группы, но и тех, кто умер.

— Обитатели Сумрака льют слезы, — пропела она, — и умоляют меня позаботиться о том, чтобы Семья никогда не разделилась.

Белла вылезла из шалаша.

— Ты вел себя грубо-прегрубо, Джон. И по отношению к Семье, и по отношению ко мне. Что подумают люди? Член моей группы позволяет себе такие выходки, а меня даже не предупредил о том, что собирается выступить? Если ты хочешь что-то обсудить, сперва надо согласовать это со мной. Мы все знали, что близится Гадафщина. А ты выставил меня полной дурой.

Все смотрели на нас с Беллой. Как я отреагирую? Что она мне теперь сделает?

— Прости меня, — пробормотал я. — Мне показалось, об этом нужно сказать. Я об этом раньше и не думал. Просто пришло в голову.

Мне нравилась Белла. Мы с ней были очень-очень близки. Я ее уважал. Причем не только как нашего вожака, но и как одного из умнейших людей в Семье.

Белла кивнула. Мне показалось, что она даже еле заметно улыбнулась.

— Ладно, Джон. Я устала и проголодалась. Как и мы все. Так что сейчас мы поедим, а потом ты придешь ко мне в шалаш. Нам надо с тобой серьезно поговорить. Я хочу знать, о чем ты думаешь, и мне нужно, чтобы ты дал слово, что больше не выставишь меня на посмешище. Ну да об этом после.

Тем временем Лис и Люси Лу, отвечавшие сегодня за готовку, раздали всем копченую рыбу, плоды белосвета, молотые звездоцветы и ломтики грязного мяса трубочника, которые не так-то легко разжевать. Мы уселись вокруг костра и принялись за еду. (Когда люди едят, речь их звучит иначе. Интонация повышается и понижается по-другому. Мягче, спокойнее.) Обычно не услышишь такого, чтобы с разных концов Семьи доносились голоса, потому что одна группа в это время спит, другая встает, а третья возвращается с охоты. Такое бывает только в Гадафщину.

Где-то вдали, за Пекэмвей, запел своей жертве леопард.

— Что ты скажешь Белле? — спросил Джерри. — Пошлешь ее на фиг, или как?

Я взглянул на него, хотел что-то ответить, но заслушался одинокой смертоносной песней леопарда, поражаясь, до чего странно она звучит на фоне привычных негромких семейных разговоров и звуков ужина. Я все думал, думал, думал о Семье, о том, как у нас обстоят дела, и ничего не сказал Джерри: забыл, о чем он меня спрашивал. Если честно, я вообще забыл, что он здесь.

* * *

Шалаш Беллы был просторнее и выше остальных: в нем можно было проводить собрания. В дальнем правом углу напротив входа лежал ворох спальных шкур, вдоль стен — стопки шкур для посетителей, чтобы, приходя к Белле, можно было посидеть и поговорить. Шалаш построили у теплого ствола огромного белосвета; одну из веток оттянули вниз, привязали веревками к камням, так что она оказалась внутри шалаша, и там теперь всегда светили два-три светоцвета. А если Белле свет был не нужен, она завешивала их шкурами.

Когда я пришел, Белла сидела на корточках на спальных шкурах — тощая, костлявая, с узкими бедрами, маленькой грудью и умным, усталым и хмурым лицом.

— Ты глупый мальчишка, Джон Красносвет, — сказала она мне, — и мне придется на тебя накричать.

Я кивнул.

— Никогда, слышишь, никогда больше не выскакивай со своими замечаниями на собрании! — заорала она. — Ты меня понял, Джон? Ты все понял? Ты опозорил меня, ты опозорил всех Красных Огней, ты опозорил себя. И ничего не добился! Вообще ничего. Ты что, правда думал, что Совет переменит мнение из-за какого-то глупого новошерстка только потому, что ему посчастливилось убить одного-единственного леопарда на Холодной тропе? Ты кем себя возомнил, пупом земли? Неужели ты считаешь себя умнее вожака группы или Главы Семьи? А мне вот так не кажется! И не думай, будто я не знаю, что это вы с Тиной Иглодрев подняли на смех Митча, когда он забыл назвать самого себя! Не надейся, что я этого не заметила!