Читаем Во тьме Эдема полностью

Во тьме Эдема

На минуту мне показалось, что Тина вот-вот вспылит, но что-то в моем лице заставило ее сдержаться. Она кивнула, пожала плечами и натянуто улыбнулась.

<p>10</p><p>Джерри Красносвет</p>

Мне было грустно-прегрустно. И страшно. И жалко-прежалко Джона. Беллу я тоже жалел немного, жалел и злился на нее.

Больше всего я люблю, когда все ладят друг с другом. Мне нравилось, когда все хвалили Джона. Когда при встрече люди из других групп говорили мне, что Джон храбрый-прехрабрый или что Белла — лучший вожак в Семье. И мне было больно, что Джон с Беллой всех расстроили и разозлили. Пожалуй, еще больнее, чем если бы все разозлились и расстроились из-за меня. Но я не винил ни Джона, ни Беллу. Я знал, что те, кто сильнее меня, не заботятся о чужом мнении. Я понимал, что у них могут быть другие причины делать то, что им важно, даже важнее того, чтобы всем нравиться, важнее доброты. Если честно, поэтому я ими и восхищался: в них было то, чего нет во мне, — сила воли. Поэтому я на них и не обижался, только мечтал, чтобы все снова стали восхищаться Джоном так же, как я, и хвалили Беллу как лучшего вожака в Семье, а не перешептывались и не шипели.

Чего я еще терпеть не мог, так это секретов. И когда люди не говорят, что думают. Клянусь сердцем Джелы, и так-то непросто разобраться, что к чему!

— Почему все молчат? — шепотом спросил я у Лиса, когда Джон сидел в шалаше у Беллы, а все вдруг затихли.

Лис подмигнул, взъерошил мне волосы, как будто я мальчишка-несмышленыш, встал и отошел от меня.

Я отправился к маме.

— Джон сейчас там спит с Беллой? — спросил я. — Почему все замолчали?

Сью сжала мою руку, но ничего не ответила.

Даже Джефф не захотел со мной поговорить.

И Джон, когда наконец вылез из шалаша Беллы, тоже отмахнулся от меня, ушел прочь из группы и вернулся только спустя четыре-пять часов, когда все уже спали или пытались заснуть.

— Что с тобой, Джон? — прошептал я, когда он забрался в шалаш, который делил со мной и Джеффом.

Но Джон ничего не ответил, залез под спальную шкуру и затих.

Я же глаз не сомкнул до следующего дня. В Гадафщину и так приходится непросто: спячки и бдни идут наперекосяк, а сейчас еще труднее — все встало с ног на голову. Кругом творилось что-то странное-странное. Только что Джона превозносили до небес — и вот уже вся Семья на него злится. Беллу называли лучшим вожаком, а сейчас даже ее собственная группа думала о ней такие жуткие-прежуткие мерзости, что и вслух не сказать.

При этом что Джон, что Белла, похоже, понимали, на что шли. Они сознательно поступили так: они отлично знали, что все рассердятся. Джон с Беллой поступили как два хитрых-прехитрых шахматиста, которые неожиданно жертвуют королевой: все недоумевают, почему они так поступили, но догадываются, что не случайно, а по какой-то причине, которая обнаружится через три-четыре хода.

— Ты выступишь еще раз? — спросил я шепотом. — Когда Семья снова соберется на Поляне Круга, ты попробуешь еще раз?

Джон ничего не ответил, а Джефф прошипел мне со своего края шалаша:

— Оставь его в покое. Дай ему поспать.

* * *