Во веке веков

Пой-ду плясать,
Только пол хрустит;
Наше дело молодое,
Пусть отец простит.

Поддержал Василису Петька Сапожков. Он с пристуком прошелся вдоль стола, взмахивая рукавами и похлопывая ладонями по бокам, по голенищам сапог. И тут же вошла в танец Надя Зацепина. Вошла гордо, со статью победительницы, привыкшей задавать тон на деревенских гулянках. Она прошлась шажками, отчего мелко задрожала, словно от нетерпения, ещё не показывая, а только давая угадать силу и страсть своего красивого и сильного тела. Прожгла взглядом Ирину, скромно прижимавшуюся к матери, и, не принимая её всерьёз, с насмешкой отвела взгляд, поглядывала на Сашку. Он насторожился и поднялся. И, видимо, не хотел такого её торжества перед Ириной. А Надя, интуитивно понимая его состояние, ещё краше расцветала в танце, становилась уверенной, бесшабашно-весёлой.

Гаврила Матвеевич наяривал на гармонии, любуясь девонькой. Ах, как была она хороша! Вот невестка, другой бы и не надо! Но что ты с ними поделаешь, раздумывал он и перевёл взгляд на Ирину. И тоже хороша. Ведь знает, что соперница, а любуется танцем. Видать, другая начинка. Ну, так и будет пусть, как задумал. Им виднее.

Петька пошел в присядку, но Надя как бы не замечала его, ждала другого танцора. Взявшись за углы косынки, накинутой на плечи, она часто-часто застучала каблуками, глядя на Сашку: так выйдешь?!. Ну, что же ты?!.

– Всем плясать! – скомандовал дед, прекращая это стрельбище. – Привстал с табуретки и объявил. – Кто всех перепляшет, получит премию. Во! – направил палец на патефон, стоящий на пузатом комоде.. – Отдам! Все слыхали?..

– Все…

– Что отдаст-то?..

– Патефон отдаст, говорит.

– Ого!.. Так я…

– Не обманешь, дед?!..

– Я-то?.. Забирайте! – широко махнул Гаврила Матвеевич, чтобы уносили патефон.

Только Гаврила Матвеевич мог выкинуть такое коленце. А как домашние? – понеслись взгляды с одного на другого. Тимофея Гавриловича развезло так, что он уже не соображал, о чём шёл разговор; Зыков улыбался блаженно – словно не их вещь отдавали; Галина Петровна хоть и ахнула в душе – отдать патефон! Да их на всю деревню всего-навсего два, но виду не подала и даже махнула рукой: не жалко… А вот Василиса позеленела от досады. Сняла с комода патефон, держала в руках и, видно было, боролась с собой: отдать или?.. Поймав насмешливый взгляд деда, пересилив досаду, обьявила:

– Получит, кто перепляшет меня. Пошли на двор, чтоб всем места хватило.

Такая премия кого хочешь поднимет. Вывалились из дома и пошла пляска посреди двора под баян с приговорками да с припевками. Играл Сашка. Воспевали – кто горазд, кому было что огласить.

Пропляшу я сапоги,
Самые носочки;
Поглядите-ка, отцы,
Как гуляют дочки.

– И-и-и-и-и-и.., – звенел восклицающий визг. Пели девушки и бабы, иногда откликался мужской голос – начался частушечный разговор с признаниями, намёками, обидами и укорами о том, чего не скажешь открыто, а тут – понимай, если не дурак.

Что ты, вишенька, не зреешь,
Аль – в засонии стоишь?
Что ты, милый, редко ходишь,
Али – дома с кем сидишь?

Частушку пропела Тоня Петрушина, и тут же Оля Чижнова подала голосок:

Если любишь, так – признайся,
Дорогой, любовь – открой.
А не любишь – не касайся,
И меня не беспокой.

Обе своим парням пропели, а Вера Скопцова – Петьке Сапожкову, чтоб не приставал к ней:

Снежки белы, снежки белы —
Без дождя расстаяли;
Всех хорошеньких – забрали,
Шантропу – оставили.

Петька не в убытке, посмеялся и в ответ пропел:

Что, кукушка, не кукуешь?
Тебе время куковать.
Что же нашим девкам делать?
Парней хаять, разбирать.

А вот и Надя подала голос:

Под окном берёза вянет,
На берёзу глядя – я;
Милый гостью завлекает,
Чем же хуже гостьи я?

И опять она:

Говорит, что я не бела.
Что же делать, дорогой.
Гости – красятся, белятся.
Я же – моюся водой.

Пока молодежь плясала во дворе, соревнуясь за премию, в избе развлекалось старшее поколение. Пили и закусывали. Говорили кто про что… Гаврила Матвеевич заиграл на гармошке, припевая:

Закатилось красно солнышко
За горы, за туман.
Меня девушки не любят,
Я отдамся, бабы, вам.

Бабы хохотали, и тоже пустились в пляс, припевая свои частушки-озорнушки.

Ах, дед, ты мой дед,
Ты не знаешь моих бед.
Захотелося морковки —
В огороде какой нет.