Во власти Бермудского треугольника

Из всех приборов работал только барометр, он продолжал падать, хотя падать было уже некуда. Что касается стрелки компаса, то она беспрерывно ходила из стороны в сторону, не в состоянии решить, где север, где юг и куда, черт подери, несет «Оушн Глори».

Ветер обрушивал на нее чудовищные валы, но некоторые были особенно огромными и свирепыми. После них все палубы и надстройки наполнялись водой, которая долго еще переливалась туда-сюда. Если бы нахлынули две-три такие убийственные волны подряд, то вряд ли яхта всплыла на поверхность. И Быков благодарил Господа за то, что тот хоть немного сдерживал ярость океана. А кого еще было благодарить?

Когда мир вокруг посерел, ураган и не думал униматься. Все так же громоздились, переваливались и обрушивались с высоты водяные хребты. Все так же кренилась яхта, словно бы решая, а не пора ли затонуть, чтобы не тратить силы на бесплодную борьбу. Стало окончательно ясно, что Быков обречен стоять за штурвалом в одиночку до самого конца, каким бы он ни был.

Он не сразу поверил своим глазам, когда посмотрел вниз и увидел там человеческую фигуру. Кто-то пробирался к нему!

Должно быть, смельчака уже чуть не смыло за борт, поскольку приближался он со стороны корабельного носа, тогда как выход на палубу размещался прямо под рубкой. На нем был уже знакомый Быкову оранжевый комбинезон, именуемый драйсьютом. Он передвигался ползком, держась середины палубы, и это было ошибкой. Если уж рисковать, то с умом.

— За поручни держись, за поручни! — заорал Быков, как будто штормовая какофония давала ему хотя бы малейший шанс быть услышанным.

Подняв столбы кипящей белой воды, яхта проломилась сквозь волну и, рыскнув влево, подставилась под следующую волну, вздымающуюся все выше и выше, туда, куда не доставал взгляд, пока Быков не наклонился и не посмотрел вверх сквозь мокрое стекло.

До обрушения этой махины оставались считанные секунды. Бросив штурвал, Быков открыл дверь и прыгнул с двухметровой высоты. Человек в драйсьюте поднял голову в капюшоне и закричал что-то протестующее. Не слушая его, Быков уже бежал вперед.

Далекая верхушка волны начала закручиваться, производя хищное урчание, различимое даже сквозь рев океана и ветра. Все разводы пены, один за другим, устремились вверх, втягиваясь в пенистый круговорот. Он становился все больше, пока вся эта снежная шапка не обрушилась вниз, утягивая за собой всю волну.

К этому моменту Быков находился уже рядом с оранжевой фигурой, распластавшейся на маслянисто блестящей палубе. Она застыла под углом в сорок или даже больше градусов, и оба человека заскользили в сторону носа яхты. Как и было задумано. Очутившись у носового ограждения, Быков завопил:

— Хватайся! Держись! Не дыши!

Оба едва успели переплести руки вокруг металлических штанг, как были погребены под толщей воды. Но расчет Быкова оказался верным. Первым из океана вынырнула передняя часть судна — вместе с прилепившимися к ней человечками. К счастью, оранжевая фигурка никуда не делась. Схватив ее за воротник и капюшон, Быков потащил ее за собой, приговаривая:

— Бегом, бегом!

Он успел заметить, что самые большие волны никогда не идут подряд, и надеялся успеть на капитанский мостик до очередного потопа.

Бежать пришлось по пояс в воде, которая отступала крайне неохотно, словно не желая отпустить добычу. По мере того, как яхта выравнивалась, вся эта пенящаяся масса усиливала напор на бегущих, так что в конечном итоге пришлось вцепиться в стойки и переждать новую волну, а потом еще одну и еще одну.

Суденышко, оставшееся без управления, болталось как попало, кружась в расщелинах между перетекающими друг в друга грядами. Временами Быкову казалось, что все это лишь очередной бред, потому что трудно было поверить даже не в саму бурю столь сокрушительной силы, сколько в собственную живучесть. Как можно было попасть в подобный переплет и не сгинуть в океанской пучине? Быков не знал.

Не укладывалось у него в голове и то, что он с напарником до сих пор не унесен чудовищным ветром, усиливающимся всякий раз, когда яхту не заслоняло волнами. Водяная пыль, несущаяся с огромной скоростью, была подобна мириадам песчинок, стегающих по участкам открытой кожи, словно плети, такими плотными были эти капли. Порой становилось невозможно дышать, потому что ветер норовил ворваться в легкие и разодрать их в клочья, как никчемный воздушный шарик. Нет, это был не ветер и не воздух. Это было нечто осязаемое, плотное, способное не только опрокинуть или подхватить, но и размазать по стенке. Но зато ураганный ветер обрушивал некоторые гребни раньше, чем они успевали возвыситься настолько, чтобы подмять яхту под себя раз и навсегда, бесповоротно и безвозвратно.

То таща спутника за ткань, то подталкивая его, Быков добрался до последнего отрезка пути. Здесь оба повисли на ступеньках, не позволяя гремящему потоку увлечь себя в океан, а потом, один за другим, припустили наверх. Оглушенные, ошеломленные, пришибленные, они ввалились в кабину и рухнули на пол, держа головы над плещущейся водой.

— Какого…