Во власти хаоса. Современники о войнах и революциях 1914–1920

Несмотря на то, что помещичья и баронская земля была конфискована еще венденским декретом от 25 декабря 1918 года, в течение целых четырех месяцев правительство не успело или не умело хотя бы в самых общих и грубых чертах наметить план пользования землей. Все было отдано на поток и разграбление местным волостным советам, которых аграрный вопрос интересовал лишь постольку, поскольку вчерашняя «голь кабацкая» могла использовать скот и продукты сельского хозяйства для своего личного прокормления и обогащения.

Насколько центральная власть не интересовалась деятельностью на местах, можно судить по тому, что за 4 месяца не было ни одного случая, чтобы тот или другой народный комиссар, не исключая и комиссара земледелия, когда-нибудь выехал, если не в деревню, то хотя бы в ближайший уездный город…

О промышленности и торговле приходится говорить тем меньше. Когда-то один из крупнейших фабрично-заводских центров западной России, Рига, после двукратных генеральных эвакуации в 1915 и в 1917 годах, уже ко времени оккупации немцами представляла собой настоящее фабричное кладбище, с бесчисленным количеством недымящихся труб вместо крестов. Одновременно с эвакуацией фабрично-заводского имущества происходила и эвакуация рабочих, так что ко времени занятия Риги большевиками в городе насчитывалось не более 8–10 тысяч рабочих, треть которых за время оккупации деклассировалась и превратилась в люмпен-пролетариат. Поэтому, кроме чисто бумажной национализации несуществующей промышленности да праздных разговоров о поднятии производительности сил советской латышской республики «силами революционного пролетариата», дело не пошло…

Частная торговля с первых же дней была убита специальным запрещением свободной торговли. Все магазины и лавки были объявлены «собственностью революционного народа», и город, переполненный товарами ко времени занятия Риги большевиками, уже через месяц оказался буквально нищим, так что в свободной продаже можно было получить только коробочку сахарина, пачку доморощенного табаку, кофе-эрзац и пр.

Все мануфактурные магазины были запечатаны, причем вся материя и сукно целыми вагонами отправлялись по железной дороге в Россию, взамен платы за хлеб, доставляемый в небольшом количестве Москвой, исключительно для нужд красной армии.

Когда магазины были дотла опустошены, они были названы «советскими лавками». Но купить в этих лавках можно было только кружева разных фасонов, рисунков и ширины, корсеты, ленты, подвязки, запонки, сапожные колодки, ваксу и прочие полезные для разутого и раздетого рижского гражданина предметы, действительно по баснословно дешевой цене и притом даже за «стучкины солнца» – единственное место, где без скандала принимали эту замечательную валюту.

Даже базары и толкучки во все эти кошмарно-голодные месяцы постигла участь магазинов. В первые дни все базарные товары арестовывались вместе с торговцами и покупателями, впоследствии для надзора за рынками был организован специальный институт из сыщиков, получавших хорошее жалованье, которым иногда удавалось конфисковать на базаре у тайного торговца ведро квашеной капусты или полбочёнка соленых огурцов…

Пока латышское правительство ссорилось с московским правительством из-за Латгалии, собственной валюты, гонялось за базарными торговками, шумело уличными манифестациями и перерывом занятий, чествовало провозглашение венгерской советской республики, безграмотно демократизировало политехникум, боролось с людьми, не принимавшими «стучкиных солнц» и свирепо и беспощадно подавляло контрреволюцию у себя дома, в это время действительная контрреволюция не дремала, не сидела сложа руки, а развила энергичную деятельность. Эта контрреволюция не только не оставила Либаву, но, сделав ее своей военной и политической базой, укрепила подступы к ней настолько, что не встречавшая почти в течение двух месяцев никакого сопротивления армия красных стрелков вдруг сначала остановилась, потом стала топтаться на месте, а спустя короткое время, получив первый сильный удар оправившегося ландсвера, попятилась назад, к Риге.

Произошло это непредвиденное латышскими большевиками обстоятельство по целому ряду сложных и важных причин.

Уехав из Риги и остановившись в Либаве, председатель Временного Правительства Ульманис сразу же разослал своих министров и членов народного совета к Антанте и нейтральным государствам просить помощи и поддержки для освобождения Латвии от красных оккупантов. Сам Ульманис тоже отправился в Копенгаген, где повел переговоры с посланниками английским, французским и американским. Союзные послы проявили к докладам Ульманиса много интереса и внимания, но чего-либо конкретного не обещали. Приблизительно таким же результатом кончилась поездка лидеров социал-демократов-меньшевиков в Париж и Лондон.