Во власти хаоса

До своего назначения Б. В. Штюрмер никакого касательства к дипломатии не имел. Вся карьера его была в высшей степени несложная: проведя долгие годы заведующим экспедицией церемониальных дел, он был назначен сначала ярославским, а затем тверским губернатором. Почему он попал в члены Государственного Совета – было совершенно непонятно, так как «советовать» он мог лишь по делам церемониальным, компетенции Государственного Совета не подлежащим. В Петроградских салонах утверждали, что своим назначением он был обязан близостью к графине Игнатьевой и к генералу Богдановичу, а также и своей близостью к Распутину. В Государственном Совете Штюрмер ни разу не выступал, ограничиваясь голосованием с крайними правыми. Совершенно необразованный, но от природы неглупый, он все свои умственные способности направлял чуть ли не исключительно на интриги, в которых он был виртуозом.

Весьма естественно, что, ничего не смысля в делах внешней политики, Штюрмер всецело поддался влиянию своего товарища, А. А. Нератова, а сам сосредоточил все усилия свои на укреплении своего положения при Дворе. Английский посол, сэр Джордж Бьюкенен, был уверен, что новый министр является сторонником нашего сепаратного мира с Германией. Позволяю себе, со своей стороны, не разделять его взглядов. Штюрмер был простым исполнителем царских велений, Государь же, при всех своих недостатках, отличался лояльностью и не способен был заключить договор, несогласный с принятыми им перед союзниками обязательствами, хотя, быть может, ввиду позиции, занятой последними в 1915 году и революционного брожения, охватившего наше отечество, сепаратный мир и отвечал бы нашим экономическим и государственным интересам.

Пробыв короткое время министром иностранных дел и ничем, кроме интриг, не ознаменовав своей деятельности, Штюрмер был уволен и заменен Н. Н. Покровским.

Назначение его было не менее неожиданным. Новый министр также до своего назначения вопросами внешней политики не занимался. Вся его карьера прошла по Министерству финансов во времена Витте и Коковцева, причем последний назначил его своим товарищем. Затем он был призван в Государственный Совет и занимал некоторое время место государственного контролера. Но, на этот раз, выбор Николая II оказался удачным. Н. Н. Покровский отличался здравым смыслом и проницательностью и весьма быстро освоился со своим новым положением. Вначале чины Министерства иностранных дел и иностранные дипломаты относились к нему довольно скептически, но вскоре им пришлось изменить свои взгляды, убедившись в том, что в лице Покровского вверенное ему министерство обрело начальника, знающего, чего он желает и способного проводить свою волю.

Николай Николаевич вполне отдавал себе отчет в тревожном положении России. Он ясно видел, что мы катимся по наклонной плоскости в пропасть, где ожидала нас революция. Будучи с ним в самых дружеских отношениях, настроение его мне было прекрасно известно. Как-то раз я сидел у него вечером в столь знакомом мне министерском кабинете, окна которого выходили на Дворцовую площадь. Покровский был в самом мрачном настроении духа и задумчиво глядел в одно из окон своего кабинета. Когда я спросил его, что так упорно приковывает его внимание, он отвечал мне: «Мой дорогой, я любуюсь чудными канделябрами, окружающими колонну Александра Первого, и думаю, на котором из них мне суждено висеть…»

По счастью, предчувствия Покровского не оправдались. Его спасли его честность и открытый, умеренно-либеральный образ мыслей, и он не разделил печальной участи большинства его сослуживцев.

Между высшими чинами министерства значительная роль выпала на долго товарища министра А. А. Нератова и поэтому считаю необходимым сказать о нем несколько слов. А. А. Нератов был чиновником от головы до пят: исполнительный, но вместе с тем в высшей степени ограниченный. Все 25 лет своей службы он провел в центральном ведомстве, меняя лишь стулья, на которых ему приходилось сидеть, покуда он прочно не опустился в кресло товарища министра. При частой смене министров, из которых большинство, как мы видели, являлись в министерство чистыми новичками, нератовское знание архивов и дипломатических прецедентов делали из него сотрудника, им необходимого. Кроме того, как товарищ Сазонова по лицею он пользовался его особым благорасположением. Штюрмер, Покровский и даже Милюков и Терещенко обойтись без него не смогли. Министры падали, как спелые колосья, Нератов один продолжал сидеть на своем месте и даже теперь, при полной разрухе, сумел заручиться местечком посла в Константинополе. Кончилось тем, что «Толя Нератов» вырос в «Анатолия Анатольевича», с влиянием которого должны были считаться даже иностранные послы. Но его дипломатические способности отнюдь не изменились: он продолжал оставаться чиновником, узкие взгляды которого особенно пагубно отразились на нашей Балканской политике. Следуя примеру Сазонова, он всецело находился под обаянием П. Н. Милюкова и стал трагической фигурой на темном фоне нашего злополучного Министерства иностранных дел.