Во власти теней

На языке вертелось постыдное «я так скучала». Забавно, но я нисколько не лукавила: я правда соскучилась по нему, по ощущению его силы и власти, сейчас окутывающим меня дурманящим облаком. Что это? Его парфюм или естественный, притягательный, ни с чем неповторимый запах его кожи? А может это его дыхание с лёгкими горьковатыми нотками алкоголя источник моего безумства? Но естественно, я не позволила произнести вслух свои мысли. Не поймёт — незачем ему знать.

А затем его губы накрыли мои, и думать резко расхотелось. Своим напором он сминал и так не сопротивляющуюся меня, так, что сомнений не оставалось: сейчас я полностью и без остатка принадлежу ему.

В этом сладком тумане я чуть не пропустила, как его руки задрали невесомый подол платья и скользнули по голой коже, обжигая мимолётностью касания. Затем, вдруг, пальцы замерли на тонком кружеве трусиков, словно выражая сомнения Градова: избавиться от них сейчас или оставить для особой изюминки вечера. Впрочем, меня не волновал этот выбор.

Я цеплялась за мужчину, как утопающий за спасательный круг. Целовала как последний раз в жизни. Будто от того, насколько приятно мне будет сейчас, зависит вся моя чёртова жизнь.

— Тише, — Градов первым прервал поцелуй и, едва я потянулась к нему снова, остановил меня взглядом, уколов ледяными искрами в серых глазах. — В этот раз я хочу неспешно наслаждаться тобой.

Он не обманул. Сегодня всё было иначе. Плавно, тягуче, неторопливо… словно каждое прикосновение — бесконечное. Каждый поцелуй — тянущийся до скончания времён.

Я давно потерялась в реальности, позабыв, кто я, что я и где я. Сплошной поток вязкого, густого удовольствия погружал в себя всё больше и больше, затягивая беспощадной трясиной. Всё стало неважным. Остались лишь мы вдвоём. Словно я вся обратилась в чувства — осязание, вкус, слух.

Зрение стало лишним. Зачем оно, если я могу видеть кожей — точно знать, где сейчас блуждает мужская рука, где дарит мне удовольствие. Зачем оно, если в глазах лишь яркие вспышки, не исчезающие даже если зажмуриться.

Меня любили. Любили до такой степени, что эта любовь патокой растекалась по моему телу.

Не было механических, быстрых, словно заведённых толчков. Нет, лишь одно, сплошное, растянутое аж до мучения, бесконечное движение. Градов стал моим продолжением, частью меня, которую я чувствовала ярче, чем что бы то ни было.

Я сжимала в кулак влажную от наших соков и пота простынь, цеплялась за неё, как за единственную вещь, что удерживает меня на грани реальности. Когда его горячие и мягкие губы смыкались на моих сосках, я изгибалась от желания закричать. Когда к губам, издеваясь, присоединялись его зубы, чуть прикусывая невероятно чувствительные горошинки, я кричала. Когда его член покидал меня, я ощущала себя брошенной и преданной, глаза наполнялись слезами, вплоть до того момента, как он входил в меня вновь. Медленно, неторопливо, чтобы, как следует, прочувствовала каждый сантиметр, каждый миллиметр его обжигающей кожи, каждую каплю казавшейся арктическим льдом смазки.

С ним я сходила с ума. С ним я была воплощением чистого, неразбавленного безумия.

Грани и запреты оказались стёрты: восседая на нём верхом, я могла управлять, разрешать и запрещать. В краткие мгновения, когда зрения возвращалось, могла смело смотреть в стальную пустыню его глаз, держа контакт так долго, насколько только хватит сил.

В эти моменты он не был моим преподавателем, а я — его студенткой. Он не был мужчиной, обременённым женой. Он был моим мужчиной. Моим. И только моим.

Скованность превратилась в пыль — я впивалась ногтями в его грудь, оставляя красные следы, нагибалась ниже, чтобы захватить губами его язык, бесстыдно посасывая его и лаская своим. Чтобы оставить на шее поцелуй. Чтобы прикусить невероятно соблазнительную ключицу, а после лизнуть, замаливая прощение за свою грубость. Чтобы он видел, как я смеюсь ему в лицо, торжествуя от вседозволенности и всевластия. Чтобы видел, как этот смех сменяет замешательством и прикушенной со всхлипом губе, когда он возвращает меня на землю жёсткими толчками.

«Девочка, это ты принадлежишь мне, и играть со мной тебе позволяю я» — вижу я в его взгляде.

— Вся горишь… — его тихий самодовольный голос ласкает слух. — Моё пламя.

Быть может, он сам того не осознавал, а может это был им задуманный, издевательский план, — заставить меня поверить, что я лишь его. Чтобы эта мысль оказалась выжжена тавром на подкорке. Чтобы я и думать не могла о том, что кто-то, кроме него, может прикоснуться ко мне. Чтобы мысль о даже возможности такового вызывала мгновенное отвращение.

Думал ли он, что будет потом, когда мы вынужденно вернёмся в реальность. В реальность, где он — женатый безразличный ко мне адвокат, а я — свободная и не испытывающая к нему ничего, кроме уважения, студентка.