Во времена перемен

Педагогини наши нас отчаянно защищали, то-есть защищались сами, а мэтр басил, что они учат «шерочек с машерочками», и единственный будущий исполнитель, с его точки зрения, – это та девочка, которая запуталась на Бахе. Вот уж в точку попал! Я, кстати, вспомнила тот эпизод через много лет, когда слушала в Питере органный концерт Брауде, а с ним Леокадию Масленникову, и поняла, как должен звучать ангельский голос и музыка к нему.

А у меня быстро развилась «исполнительская болезнь» – боязнь аудитории. В институте я еще играла в наших курсовых концертах, а в основном готовила самодеятельных певцов и им аккомпанировала. Потом играла все реже, меня на все не хватало. Но позже мы часто вспоминали, как бегали в младших классах слушать сыгровки ансамбля в составе Шихова, Крылова, Соколова и Выголова на двух роялях. Сережа Шихов станет звукорежиссером на пермском радио, а его родных я полечу. Витя Крылов аспирантом будет вести нашу группу на оперативной хирургии, а позже первым в Союзе будет пересаживать почку и пришивать оторванные пальцы и читать у нас лекции, наезжая из Москвы. Вадик Соколов, сын нашего заведующего кафедрой анатомии, станет известным ученым в этой специальности, к сожалению, очень рано уйдет из жизни. Из учеников нашей преподавательницы станет выдающимся педагогом Маргарита Сергеевна Антропова. А мы начнем подготовку к институту, но любовь к музыке в течение всей жизни будет отдушиной и отдыхом от нелегкого труда, особенно во время работы над статьей или очередным разделом диссертации.

В старших классах ребятам захотелось совместно провести новогоднюю елку. Мальчишки во главе с Тёмкой Григорьевым отправились к Александре Ивановне. Она сказала:

–Тёма, а что нам скажут?

– Ну, Александра Ивановна! Волков бояться – в лес не ходить! А в лес мы сами сходим и елку принесем. И установим, Вы только разрешите!

И дрогнуло сердце у нашей непреклонной А.И. А может, она подумала: «сколько можно жить под постоянными идиотскими запретами?» (мы, во всяком случае, так считали). И разрешила она опять на свой страх и риск. И мальчишки наши показали себя настоящими мужчинами. Все сделали и порядок соблюли. С тех пор нет-нет да стали осторожно проводить совместные мероприятия. Но до обратного объединения было еще далеко, и произошло оно уже без нас, в 1954 году. Наш второй «б» собирается до сих пор, выходит, мы дружим 70 лет.

Я встретила Артёма через много лет на очередном школьном мероприятии. При разговоре выяснилось, что он не кто-нибудь, а директор школы. Посмеялись, потому что более озорного ученика в классе не было. Все проделки осуществлялись по его инициативе. В 5 классе у нас была учительница немецкого языка, припоминая уроки которой, я стала понимать идиш. А Тёму родители, неосмотрительно по тем временам, учили немецкому в частном порядке. Тут следует упомянуть, что государственная политика твердо держалась линии полнейшей изоляции народа от внешних влияний. Английский язык в школах, у нас в городе, по крайней мере, отсутствовал, в одной-двух преподавали французский. А немецкий подавался так, чтобы ни при каких обстоятельствах не научить говорить и понимать устную речь, а также читать периодику, только Гёте и Гейне – до сих пор наизусть помню. И все, несмотря на то, что радиоприемники в первые дни войны под страхом расстрела было приказано сдать. Всю информацию мы получали из черных «тарелок» на стене или из громкоговорителей на столбах. Тема, слушая нашу наставницу (от нее А.И. вскоре избавилась), потешался и устраивал ей мелкие неприятности из школьной классики, за что ему часто попадало. Я поинтересовалась, как он сам теперь воспитывает своих учеников.

– А по Макаренке!

– Это как же?

– А так! Отведу в уголок – и в морду!

– Между прочим, Антон Семенович описал это в «Педагогической поэме» как воспитательский промах, а ты этим пользуешься?

– Ну, а как иначе? Это единственное, что помогает.

Недавно, просматривая спортивный журнал, я увидела знакомую фотографию и не сразу поняла, что это Григорьев. И прочла, что он был первым чемпионом области по фигурному катанию, хорошим директором вечерней школы. Родители его были репрессированы (может быть, поэтому он был тогда так агрессивен), внуков усыновила американская семья, и его уже давно нет на свете. И почему у одаренных людей так складывается судьба? Не потому ли, что мы не умеем их ценить, и так равнодушны друг к другу? Или нам постоянно некогда, все бежим куда-то за делами (что, интересно, выбегали?) и посмотреть вокруг времени нет.