Во времена перемен

На четвертом курсе в кружке по оперативной хирургии проф. А.П.Соколов, наш декан, предложил мне научную работу. Он сохранил большое количество материала после реампутаций порочных культей бедра и голени. Я должна была их отработать и определить причины непригодности для протезирования. Задачу я выполнила, доклад сделала и была выдвинута на городской пленум студенческих научных работ. Но тут возникло непреодолимое препятствие – труд мой негде было отпечатать на машинке. Иллюстраций хороших тоже не было. Думаю, что если бы мне прибавить немного тщеславия, я бы отыскала сама возможности оформить работу. Но чего нет, того нет. Руководитель мой не озаботился показать, как это надо сделать. Дефект в виде несовершенного пиара остался у меня на всю жизнь.

После четвертого курса у нас была врачебная практика. Она проходила в крупных больницах области. Наша группа была направлена в Нытву. Меня мама категорически не пустила, непонятно чего опасаясь, и я всю жизнь об этом жалею. Несколько человек с курса определили в первую медсанчасть, куда попала и я. Обучение там мы прошли серьезное, но сельское здравоохранение надо было посмотреть обязательно.

В клинику госпитальной хирургии мы пришли на пятом курсе. В первый же день я заработала замечание профессора Семена Юлиановича Минкина за то, что я топаю в коридоре. На мне были первые в жизни туфельки на маленьком каблуке чешского производства «Батя» (его тут же национализировали, назвали «Цебо», и их не то, что носить, а и мерить стало нельзя – без ног останешься).

Пришлось передвигаться на носочках, а когда я зашла в палату попросить историю болезни, на меня рявкнула Р.М.Арасланова, которая эту историю как раз заполняла (у нее болел зуб). Группу нашу вела замечательная Галина Федоровна Маргаритова, прекрасный хирург, отличный преподаватель и душевный человек. На ее занятиях мы постигали основы. Было много разборов больных, работали в перевязочной. На одном из занятий она показывала нам последствия черепно-мозговой травмы. Пациент, мужчина 25ти лет, во время войны перенес трепанацию черепа по поводу осколочного ранения, но в мозговой ткани остались инородные тела, возникали частые обострения гнойного процесса. Он с трудом, но передвигался по комнате, виртуозно ругался матом и не пропускал ни одной мимо идущей юбки. На перевязочном столе Г.Ф. сделала разрез, из него хлынул под давлением гной. Она расширила отверстие и зашла подальше сначала зажимом, потом пальцем. Достала осколок, потом ввела тампон, а затем почти всю ладонь. Было впечатление, что в голове, кроме гноя, ничего не осталось. А как же функции головного мозга? Стало ясно, что голова человеку совсем не обязательна. И профессор Семен Юлианович Минкин утверждал, что «голова – совершенно лишняя и очень вредная надстройка». Насколько он был прав по поводу её вредности, мне приходилось убеждаться неоднократно на примерах моих друзей.

Хирургией на пятом курсе мы занимались оба семестра по месяцу. Для курации у меня был больной абсцессом легкого. Я вспомнила, что на третьем курсе крупный ученый и замечательный лектор заведующий кафедрой патологической анатомии Михаил Андреевич Коза говорил: «основным заболеванием легких считается туберкулез». В качестве примера банального воспаления привел болезнь М.Горького. Кстати, Горький в 19ти летнем возрасте стрелялся из-за безответной любви. После этого у него всю жизнь поддерживался раневой пульмонит. Так что бактериальное воспаление в 1949 году было еще заболеванием эксклюзивным. Правда, в одном из сборников я обнаружила статью патологоанатома из Витебска, где автор утверждал, что после внедрения в клинику антибиотиков и сульфамидов у них появились летальные исходы гнойных заболеваний легких. Не прошло и двух лет, как абсцессы легких появились и у нас в клинике. На шестом курсе Семен Юлианович поручил мне сообщение на хирургическом обществе о нескольких больных эмпиемой и абсцессами легких, лечившихся в отделении. Так, наряду с успехами антибиотикотерапии, проявилась и ее негативная сторона.

В конце пятого курса нам объявили, что вводится субординатура, и мы, следовательно, остаемся еще на год в институте на шестой курс. Сразу обострилась проблема общежитий. Распределение проходило по всем специальностям, вплоть до того, что патанатомии обучалась целый год только одна студентка. Наша академическая группа тоже разошлась по многим кафедрам. Кроме того, после четвертого курса мальчиков пригласили на военные факультеты, в частности, в первый Ленинградский медицинский институт, куда некоторые из них и отправились. Так 1952 год оказался без выпуска.

Субординатура

Субординатура по хирургии проходила у нас на базе областной больницы.

Пермская областная больница для моих однокурсников была и остается родным домом. Даже для тех, кто никогда не числился в ее штате. Причины этого коренятся в далеком теперь уже прошлом.