Царя подняло в воздух и швырнуло на пол в нескольких метрах от пистолета.
Мы с Царём одновременно заорали от боли и страха.
Перед глазами на миг метнулась ярко-красная надпись «ЗАПРЕТ», написанная на каком-то древнем и давно сгинувшем языке, но, тем не менее, я её понял, скорее душой, чем разумом.
На секунду наши орущие от нестерпимой боли сознания, моё и Царя, слились воедино, а потом крик Царя стал затихать. Государь-отморозок ухнул куда-то во тьму, если вообще не пропал навсегда.
Тело теперь снова было моим, хоть и ощущалось, как чужое и деревянное. Но координация и контроль быстро возвращались.
Я с трудом поднялся на ноги и поспешил покинуть танцпол, напомнив уставившимся на меня охранникам:
— Чё стоите? Скорую вызывайте. В ваш район же ездит скорая, я надеюсь?
Умывшись в туалете клуба и осмотрев себя в зеркале, я убедился, что физически почти не пострадал. Мелкие ранения, если и были, то уже регенерировали. Зато мундир на мне, уже о очередной раз, был разорван в клочья.
Я снял его и сунул его в мусорное ведро, а свои немногочисленные вещи переложил в карманы сорочки и штанов. Штаны, к счастью, порвались только на колене, так что были во вполне сносном состоянии.
Я напился воды из-под крана и, сбежав по лестнице, вышел на улицу, запруженную сбежавшими из клуба объебосами, видимо решившими продолжить веселье на улице.
Никакой полиции, разумеется, не было, судя по всему, копы в этот район не ездили, даже если предположить, что их вообще кто-то вызывал.
Мою сестрицу в компании Дрочилы я обнаружил в темном переулке за клубом, рядом с мусорными баками. Они были не одни, рядом с Дрочилой стоял мужичок в потертом лётном шлеме.
Судя по всему, Рокфор, тот самый холоп, который и позвал меня сюда спасать сестрицу.
Впрочем, на Рокфора из «Чип и Дейла» мужичок был похож только лётным шлемом. Сам он был мелким и щуплым, на вид лет сорока, борода, в отличие от большинства холопов, у него отсутствовала.
Сестра была занята тем, что снюхивала светящиеся крохи флекса с ладошки.
— Дай сюда, — я вырвал у Тани её сумочку и перетряхнул.
Но в сумочке наркотиков не нашлось, из неположенного сестре там была только пачка тонких дамских сигарет.
Я изъял пачку, одну сигарету тут же закурил сам, а потом вернул сумочку владелице.
— Может еще лично меня обыщешь, братик? — предложила Таня, поднимая руки вверх.
Вообще соблазнительное предложение, но я отказался:
— У тебя настолько облегающее платье, что нет смысла. Если ты не затолкала себе наркоту в естественные отверстия тела, конечно.
— А может и затолкала, — прощебетала сестричка, — Ты глянь. Ты же это любишь. Жирослав же правду сказал? Ты реально заставлял крепостную девку изображать меня и давать тебе?
— Ну что за выражения? «Давать», блин, — отмазался я от ответа, — Юные леди так не выражаются. И откуда вообще Жирославу это знать?
— Мартыхановы-Заклёпкины умеют видеть самые тёмные и стыдные моменты прошлого, дурень. Это их клановая способность, — рассвирепела Таня, — Да и не мог этот чепушила такого выдумать! Ты больной извращенец, вот что, братик. Знать тебя не желаю!
Я выкинул недокуренную сигарету и тяжело вздохнул:
— Послушай, Таня. Я должен тебе кое-то сказать. Очень неприятное. Наши родители… В общем, они мертвы…
На несколько мгновений повисло молчание.
— Врёшь, — ахнула Таня.
— Нет, правда. Они убиты. Прости.
Таня всхлипнула, потом странно улыбнулась, потом упала на колени и разрыдалась, схватившись за волосы.
Я подошёл к сестре, Таня бросилась ко мне в объятия, продолжая рыдать.
Мда.
Не такого семейного примирения я хотел. Но теперь дерзкая сестрица хотя бы возможно будет послушнее.
— Кто? Кто? Кто? — затараторила Таня сквозь слёзы, — Кто это сделал? Ты убьешь их?
— Убью, — пообещал я, — Когда найду.
— Прыгуновы… — прошипела сестра.
— Не, точно не они, — честно ответил я, — Родителей убили какой-то магией, черной и сложной. Прыгуновы вряд ли такое умеют. И давай не будем о Прыгуновых, пожалуйста. Эти ублюдки меня сегодня уже заколебали.
Не хватало еще сейчас рассказывать ей о том, что прямо сейчас Прыгуновы по моим расчетам курочат наше семейное гнездо.
Таня всё рыдала в моих объятиях, обернувшись, я увидел, что Рокфор тоже плачет.
— Так у нас есть самолёт? — только что сообразил я, взглянув на лётный шлем холопа.
— Куда ж ему деться, барин? — смахивая слёзы, доложил Рокфор, — Есть. И соляра в нём тоже есть.
— И где он?
— В поместье же.
Странно, я там вроде не наблюдал никаких самолётов.
Кроме того, Скорсезовна, помнится, докладывала, что соляры нет. Судя по всему, водить барина за нос — норма для холопов в этом мире.
— Самолет в гараже, гараж в поместье, — уточнил Рокфор, — А куда лететь?
— В Петербург, — вздохнул я, — Если нам, конечно, еще есть на чём лететь после набега Прыгу… Впрочем, забудь. Мы с сестрой завтра должны быть в волшебных школах в Петербурге. Она в Смольном Институте, а я в Царскосельском Лицее. Долетим?
— Да куда ж мы денемся? — изумился Рокфор, — Долетим, барчук… То есть, вы теперь барин, а не барчук. Извините.
— Никуда я не полечу, — пробормотала Таня сквозь слёзы, — К черту всё, к черту…