Голос был мне не знаком, а значит, сдаться предлагают моим товарищам. Получается, что хоть некоторые из них еще живы, и то хорошо.
Я резко метнулся через гору трупов к раненым и вырубил Кабаневича с переломанными костями ударом по голове.
Раненый наемник жалобно поднял на меня мутный взгляд, рука и голова у него было перевязаны, лицо — бледным, парень определенно потерял много крови.
— Ну шуми. Усек? — спросил я наемника.
Тот молча кивнул. Шуметь у него очевидно один хрен уже не было сил.
Я развернулся и двинулся к лестнице, но мой взгляд вдруг привлек предмет, лежавший на трупе одного из бойцов Кабаневичей. Я едва его заметил, труп наемника был в коричневой униформе, и весь в крови, и предмет тоже коричневым, и тоже весь в крови.
Я пробрался через трупы ближе к предмету.
— Иясу? Ты как, брат?
Иясу не ответил. Я схватил предмет за длинный черный дред и поднял его.
Вот блин.
Вот это уже всё.
У меня в руке была отрезанная голова негра. Глаза головы смотрели стеклянно и мертво, из шеи все еще сочилась кровь.
Я осмотрелся, но тела нигде видно не было, возможно, оно укрыто трупами врагов. Но одно было понятно точно — Иясу уже не регенерирует.
Задумываться о том, какие политические последствия может иметь смерть родича эфиопского Императора, да еще и произошедшая по моей вине, мне было некогда. Горевать о павшем товарище — тем более некогда.
Понятно, что ситуация полное дерьмо, но позже разберусь.
Тем более что дела на втором этаже тем временем принимали угрожающий оборот. Кабаневич, пытавшийся убедить моих товарищей сдаться, судя по его крикам, решил агрессивно закончить переговоры:
— Ладно, вы сделали свой выбор, падаль. Сейчас замочим, всех замочим…
Я бросился наверх, зачем-то захватив с собой голову эфиопа.
Действовал я без всякого плана и явно слишком самонадеянно, но особого выбора тут не было.
Взбежав по лестнице, я тут же наткнулся аж на пятерых Кабаневичей. Двоих из них я узнал — они входили в число тех, кто швырнул меня в колодец.
Кабаневичи столпились у двери в комнату барчука Нагибина, где видимо и забаррикадировались остатки моих товарищей. Впрочем, остатки находились явно в бодром расположении духа и сдаваться были не намерены, потому что из-за дверей как раз раздался крик Шаманова:
— Да пошли вы! Хотите нас мочить — давайте, заходите! Ак, рахкиг…
Дальше Шаманов перешел на эскимосский матерный, которого ни я, ни Кабаневичи уже не понимали.
Но Кабаневичам тем временем резко стало не до Шаманова за дверью. Меня заметили, все пятеро кабанчиков разом повернулись ко мне.
Самое время для заклинания. Думаю, что царское заклинание подавления воли, впитанное мною еще на уроке магии у принцессы, тут идеально подойдет.
Я сосредоточился на золотой ауре Багатур-Булановых, но тут же осознал, что происходит что-то не то.
Это было не так, как с заклинанием Огневича, которое я успешно скастовал. Даже не так, как с заклинанием Жаросветова, которое я успешно запорол.
Нет, на этот раз я вообще не ощущал в себе магии. Я понял, что заклинание принцессы в меня даже не впиталось, как и заклинание Чудовища. Или впиталось, но в моем спелл-буке не отпечаталось.
В чем тут дело, и почему так вышло, я не знал, но ценнейшие секунды были потеряны.
На меня уже бросились пятеро Кабаневичей, все разом. Я поднял руку, чтобы выдать стену огня, но пропустил удар ногой в грудину и полетел с лестницы…
Глава 60. Таинственное исчезновение потомка
«Холмский Камень — древнее поместье, при Рюрике строенное, до 6829 года от Сотворения Мира, принадлежавшее роду Скуфов было зимой этого года у Скуфов отбито родом Треуголовых. При том страшные вещи вершились, вся семья Скуфов была Треуголовыми поругана, не исключая жен и детей малых. Но род Треуголовых поддержку имел царскую, московитскую, а князь псковский молчанием ответил на злодеяния. Потому и свершилось то, что свершилось.
Но сгинул род Треуголовых от поветрия морового, лета 6956, в расплату за учиненное. И Холмский Камень выкуплен был за меру серебра и дерева Нагибиными и поименован в Пивоварни, ибо варили Нагибины много пива…»
— Барин, лежи! — закричала девушка сзади меня.
Я, конечно, узнал голос Аленки, и на ноги вставать не стал.
Приземлился я при падении с лестницы довольно удачно, ребро мне Кабаневич своим ударом сломал, но оно уже стремительно регенерировало, а в остальном я был цел.