Во все тяжкие…

Хищный Автономов радостно рассмеялся. Наблюдатель Аполлон легко оторвался от подоконника и приблизился к столу. Он привычно белозубо улыбался.

— А вы ас, Константин Павлович. Вот не ожидал, честно говоря, — похвалил он тестя.

Автономов сиял.

— Не слабак, нет?

— Какой слабак! С вами опасно играть. Можете раздеть до трусов.

— Ну-ну, заливаешь, Аполлоша. На денежки будем сражаться?

— А здесь иначе не играют, Константин Павлович.

И какие ставки? — остро спросил Автономов.

— Ну какие… Всякие. По договоренности, Константин Павлович. Бывают и лимонные партии.

— Да ты что! Неужели на лимоны режутся?

— Случается по пьяни.

— Ну, лимон, Аполлоша, — это перебор. Хотя денежки у меня имеют ся. Вчера, — Автономов засмеялся, — наградили премией за добросовестный труд.

— А я вчера наказал одного толстосума.

— Да? Молодец!

— А что если по пятьдесят штук партия? — предложил улыбчивый Аполлон.

— По пятьдесят? А не много ли?

— Разумная ставка. Я хочу отыграть свой долг. Но с вами это проблематично. — Он взлохматил рукой свою светлую эффектную шевелюру.

— Ну да, говори! Знаю я вас, профи!

— Вы правда классно играете, Константин Павлович, — серьезно сказал Аполлон, и его тесть был явно польщен.

— Да, навыки кое-какие остались, Аполлоша. Но форма, конечно, не та, что раньше. В студенчестве, знаешь, играл на равных с чемпионом Владивостока. По пятьдесят, говоришь?

— Ну, для начала.

— В пирамидку?

— Естественно.

— Ладно! Идет! Где наша не пропадала! — молодецки воскликнул лихой пенсионер Автономов.

Они скрепили договор рукопожатием. Тесть и зять. Я отошел к окну и занял позицию наблюдателя. Я закурил. И хмуро подумал: «Простодыр ты, Костя, и поплатишься за это». И мелькнула в мыслях сноска в прошлое.

В школьные годы Автономова почему-то не коснулись наши неуемные спортивные страсти. Он прохладно относился и к футболу, и к волейболу, разве только зарождающийся настольный теннис увлекал его, но и то не чрезмерно. Поздний Автономов безоговорочно отрицал карты, а тем более придурошное домино, лишь изредка — без блеска и вдохновения — играл в шахматы. Но всегда он был, сколько знаю его, фанатиком-книгочеем и библиоманом. Это да. Раиса свет Юрьевна, свирепая супруга, в моем даже присутствии устраивала ему безупречные истерики, безупречные по форме и содержанию, когда ее муженек являлся домой в очередной раз с богатыми книжными приобретениями. Это было в ту пору, когда «на жратву и одежду денег не хватает, в долгах как в шелках, а он книги тащит!» — и тогда, когда в семью пришло благополучие, но — «ставить уже некуда, сколько можно, Константин! В гроб их, что ли, с собою возьмешь!» — однако не могла притушить страсть книгочея и библиомана.

Сейчас, как ни странно, имелся в наличии азартный игрок, худой, остролицый, остроглазый, который в нетерпении говорил странные (не родительские) слова: — Ну, чего тянешь кота за яйца, Аполлоша! Приступай давай!

А его родной зять, американизированно улыбаясь, отвечал:

— Куда спешить, Константин Павлович! Все время наше.

Он тщательно намелил кий, извлеченный из особого шкафа для избранных. Он приблизился к столу, на котором Автономов уже построил классическую бильярдную фигуру из шаров, а именно — треугольник. Он склонился над столом, широко расставив длинные вельветовые ноги. На миг он прикрыл глаза, словно молясь, и проговорил: — Ну, поехали! — и нежным ударом пустил полосатый шар в дальний борт с расчетом, что он потревожит геометрическую фигуру, а сам откатится к лузе, в безопасную позицию. Так оно и получилось.

— Хитер, Аполлоша, ох хитер! — зацокал языком Автономов. — Сдрейфил разбить на падающего?

— С вами надо быть осторожным, папа, — неожиданно высказался Аполлон, но, похоже, тесть его пропустил мимо ушей это необычное обращение. Он закусил горящую сигарету и, жмурясь от дыма, бережно подогнал полосатого к его желтым пронумерованным собратьям.

Минуты три-четыре они осторожничали, перекатывая полосатого туда-сюда, пока Константин Павлович не углядел возможность боевого, прицельного удара.

— Эх, Аполлоша! Не люблю тянучку тянуть. Восьмого в дальний угол налево! — сделал он размашистый заказ и сильно пустил вперед полосатого забойщика.

Сухой, костяной треск сталкивающихся шаров — и восьмой, промчавшись по стремительной гипотенузе, вонзился в заказанную лузу.

— Лихо, лихо! — сказал Аполлон улыбаясь.

Браво, Костя, — подал и я голос от окна. Сразу и безоговорочно (излюбленное словечко Автономова) я принял его сторону, хотя решительно не одобрял несусветно крупную, на мой взгляд, ставку в игре. НАКАЖИ, КОСТЯ, ЭТОГО МОЛОДЧИК, воспрянул я. ДОКАЖИ, ЧТО ЕСТЬ ЕЩЕ ПОРОХ В ПОРОХОВНИЦАХ.

Автономов словно бы услышал. Он тут же, не мешкая, заказал десятого в середину, и заманчивый десятый скользнул туда, куда надо.

— Имейте совесть, Константин Павлович! — весело оскалился Аполлон, извлекая шар из сетки.

ВОСЕМНАДЦАТЬ ОЧКОВ. А для партии надо набрать семьдесят одно или семьдесят два, припоминал я правила пирамидки.