Здесь Павел Иванович Чичиков от советов сразу отошёл в полный отказ, хотя полковник просил включить и его мысли. А вот Пимен и тоже сразу подчеркнул ровно, что это чепуха уровня детсада при подготовке к утреннику. Объяснил полковнику, что тот уже и так вошёл в новейшую историю тем, что пил сегодня с ним, с ресторатором, вместе. Затем, медленно ворочая непослушным языком, предположил, что в полковничьем табуреточном цехе где-то сидит и точит его экономику какая-то подлая цель в смысле мишени. Что мишень эту нужно найти и расстрелять показательно. Затем изрёк, что и в столь ничтожном деле главная
— Короче, пацан, ты полковник. Раз надумал своих мародёров запустить за пустыми бутылками, нечего им лезть за шишками на берёзу. А то будешь потом таскать из огня горячие каштаны для дяди. Но если этот дядя — дядя Лысый Пимен, то каштаны будут лучше, чем все твои перекошенные табуретки, — расхохотался над своим выводам после такого удачного каламбура ресторатор, и все дружно поддержали его весёлым смехом.
— Господин Чичиков! — не ко времени сунулся к Павлу Ивановичу со своей творческой чесоткой души самый существенный кандидат в кресло главного редактора «Чистой правды».
— Ну да. Деньги эти у моего филантропического фонда «Провидение» все. Они у нас. Детям и пойдут деньги. Мы ж все чьи-то дети… И отстаньте, мой хороший, сегодня ж праздник, а не конференция межрайонной налоговой инспекции…
— Спасибо! Спасибо вам за высокую оценку моего неутомимого труда, дорогой Павел Иванович! Гонорар за это восхитительное блицинтервью по теперь уже твёрдому нашему обычаю мы перечислим на счёт вашего прекрасного «Призрака». Извините, «Привидения»…
Хитрогрызову тоже не хотелось как-то оставаться в сторонке от духовной жизни, а потому он заново принялся клянчить у Чичикова «телефончик» поэта, что написал такие симпатичные «стишата» про дамский род человечества для компаний и смеху. Несмотря на такую свою фамилию, он даже и не думал укрывать, что замыслил себе блеснуть свежими познаниями перед самим Степаном Ильичом Пробкой, губернатором и большущим мастаком анекдотов в масть и скабрезностей в кряжистую высокую рифму.
— Павел Иванович! Ах, Павел Иванович, — наконец-то всунулся деловой речью Хитрогрызов. — Те стихи, что вы так неугомонно декламировали нам по памяти, я ж не успел усвоить? Лишь два стишка-то для себя и пометил! Ну, если телефончик этого вашего Саши мне не даёте, если он у вас вдруг такой вот друг, хоть куда, так хоть надиктуйте их или скажите, как списаться с вашим стихотворцем? А лучше списать дайте. Говорили же, что все эти стихи выдумали лично, а Сашка выпросил их себе и что по молодости вы всё ему сбагрили, говорили…
— Брось ты мне, Ваня, чепуху городить. С тобой хоть стой, хоть падай. Шуток не постигаешь. Я ж тебя умней видел! Это ж Пушкин стихи написал. А его взяли потом и безотлагательно убили из пистолета, — отмахнулся от Хитрогрызова, словно от надоедливой мухи, Чичиков и принялся с ничуть не извинительным раздражением что-то объяснять «академику», а потом ещё и поучать Лысого.
— Что вы такое говорите? Сашку убили? Надо же? Из пистолета! Как же так? — глубоко задумался над судьбой поэта Хитрогрызов и надолго ушёл в себя. —