Во всем виновата книга. Рассказы о книжных тайнах и преступлениях, связанных с книгами (сборник)

Он уже давно был заядлым курильщиком. Недуг разрушал его тело с тысяча девятьсот двадцатого года, и если бы дочь Анна увидела отца с сигарой, она бы страшно рассердилась. Но это было единственным удовольствием, оставшимся старику в чужой стране. Правда, вопреки его ожиданиям, после уплаты непомерно высоких налогов и пошлин нацисты вдруг вернули мебель и книги из его кабинета в Вене. Немного успокоившись, он огляделся. У стены стояла знаменитая кушетка с бархатными подушками и персидским ковром, рисунок на котором был столь же ярким и замысловатым, как и сны пациентов, оказывавшихся на ней. У изголовья примостилось зеленое кресло-бочонок: оно позволяло доктору быть вне поля зрения пациента и делать заметки. На стенах висели фотографии, перевезенные из венской квартиры: высеченный в скале храм Абу-Симбел, Сфинкс, задающий загадку Эдипу, и несколько близких друзей. Покрывало, книжные полки и даже рабочий стол терялись среди множества египетских древностей, в числе которых были статуэтки Осириса, Исиды и богини-воительницы. Но самое почетное место занимала фигурка Афины. Своим невозмутимым видом и задумчивостью она напоминала доктору любимую дочь Анну. Он провел немало часов в этом кабинете, окруженный знакомыми вещами, и все равно тосковал, чувствуя себя потерянным. Теперь же, сделав первую затяжку, он приободрился и вновь стал властным и мудрым. Запах сизого дыма пьянил, проникая в легкие, и воскрешал в памяти лучшие времена. Да, иногда сигара – это не просто сигара.

– Отец, что ты делаешь? – В дверях появилась Анна. – Отдай мне эту гадость.

Она двинулась вперед, протягивая к нему руку. Любимая дочь. Увы, девочка выросла слишком умной, на свою беду, и оставалась незамужней в свои сорок три года. Доктор беспокоился о ней, тем более с учетом высокой степени вытеснения, выявившейся в результате проведенного им самим психоанализа. И все же она была его отрадой и подавала большие надежды на будущее. Самая младшая из шести детей в семье и самая способная, острым умом и проницательностью она напоминала отца; тот твердо верил, что однажды она и сама станет выдающимся психоаналитиком. Во время бегства из Австрии ей пришлось взвалить на себя тяжелую ношу. Что еще важнее, только ей он позволял ежедневно устанавливать протез в свой горящий от боли рот, и только она могла продолжить дело всей его жизни, когда он уйдет.

– Откуда она у тебя? – спросила Анна, забирая сигару.

– Недавно приходил этот назойливый мистер Дали и принес ее, – признался доктор. – Его картины меня не впечатляют, а вот сигары по-прежнему бесподобны.

– Раз ты куришь, значит ты такой же ненормальный, как он. Ты же сам доктор, так почему не слушаешься своего врача? Разве ты недостаточно болен?

– Верно, но если ты не хочешь моей немедленной смерти, позволь мне докурить эту сигару.

– Вздор, – ответила она и вытащила сигару из его сморщенных пальцев, – если не образумишься, совсем лишишься челюсти.

– Тогда пусть мне сразу отрежут голову, и дело с концом, – процедил он сквозь зубы.

– Ладно, послушай, к тебе пришел посетитель.

– Ему было назначено?

Переезд и бессонница в последнее время совсем выбили его из рабочего графика.

– Нет, и я не уверена, что его стоит принимать.

– Кто же это?

– Антон Зауэрвальд.

Доктор сидел в своем рабочем кресле прямо, словно древний тотем. Одна нога свисала с подлокотника. Услышав это имя, он встрепенулся.

– Зауэрвальд из Вены?

– Он самый.

Фрейд взглянул на лицо дочери, на ее слегка вытаращенные глаза, и скривил рот в подобии улыбки.

– Он ждет внизу, – добавила Анна.

Доктор погладил седую бороду, уход за которой в последнее время стал для него обузой.

– Чего он хочет?

– Он мне не докладывал, – Анна заговорила торопливо, в несвойственной ей манере. – Настаивает на приватной беседе. Говорит, дело чрезвычайно важное. Странно, как его вообще пустили в страну.

– Некоторые англичане все еще уповают на мирный исход, – пробормотал доктор. – Они пока не испытали на себе вражеского натиска.

– Я велела ему уйти, но он очень настаивал. Вежливо попросил хотя бы сообщить о своем визите и назвать имя вашего общего знакомого, Йозефа Херцига.

– Ну хорошо, зови его, – со вздохом согласился доктор, разгоняя застоявшийся в воздухе дым.

– Ты уверен?

– Мне просить тебя дважды?

Анна глянула с отвращением на сигару, дымящуюся в ее руке, и вышла из комнаты.

До него донеслись подчеркнуто вежливые голоса из передней и щебет птиц из сада. На лестнице послышалась тяжелая поступь, и доктор напрягся. Он пожалел о сигаре, которую забрала дочь.

– Доктор Фрейд?

Перед ним стоял человек лет тридцати, среднего телосложения, со светлыми волосами и серо-голубыми глазами, в темном твидовом костюме, узком в талии и широком в плечах – вероятно, приобретен у одного из лучших венских портных с приличной скидкой. Нос покраснел и казался восковым, словно его слишком сильно терли. Под мышкой он держал пухлый кожаный портфель для документов.

– Извините, что не встаю вам навстречу, – процедил доктор сквозь зубы и красноречивым жестом обвел свое дряхлое тело.

– Понимаю, – кивнул Зауэрвальд. – Могу я присесть?