Во всем виноваты кувшинки

После стрессовой Москвы и Подольска (где Женя окончательно запуталась в своем отношении к исчезновению Бориса и не могла никак взять в толк, сердиться ей или, наоборот, любя, переживать за мужа) оказаться здесь, в тихой и зеленой солнечной французской деревушке, в большом красивом и очень удобном доме со множеством спален и огромной кухней, – стало настоящим счастьем.

В аэропорту их встретил водитель Элизы, приятельницы Петра, который и привез их домой. Сама Элиза жила там же, в Живерни, неподалеку от их дома, и хоть Петр настойчиво приглашал ее на ужин, намекая на то, как все будет вкусно («Вы же знаете, как Эмма готовит утку!»), она отказалась, сославшись на сильную усталость.

– Она все равно придет, вот увидишь, – сказал, провожая взглядом ее машину, Петр. – Она, несмотря на свои семьдесят с хвостиком, энергичная, бодрая и веселая. Просто этот перелет оказался для нее сложным.

«Еще бы… – подумала Женя, – когда садилась в самолет, ей было от силы двадцать пять, а когда прилетела, постарела на пятьдесят лет. Но об этом она решила лучше не говорить, поскольку очень боялась, что Петр примет ее за сумасшедшую.

От ворот до дома они шли по дорожке, по обеим сторонам которой росли роскошные, сверкающие каплями воды, розовые и желтые розы. И каких только растений не было в саду! И все это Женя сфотографировала взглядом, радуясь тому, что впереди у нее будет много времени, чтобы, не спеша, с удовольствием прогуляться по саду и все осмотреть.

– Господи, Петр, какая же красота!

– Проходи, Женечка. Теперь это и твой дом. Мы же семья!

– А Борис бывал здесь?

– Да, пару раз. Но не задерживался здесь. В Париже у него было одно дело, только поэтому он и прилетал. Что-то там с наследством. Он работал в паре с парижским адвокатом. И дело они, между прочим, выиграли, в результате одна наша соотечественница после развода с мужем-французом получила все, что ей причиталось по закону: дома, машины, деньги… За два месяца до этого ее муж, скотина, целую неделю держал ее на цепи, в сарае… Видите ли, ему показалось, что она изменила ему с водителем.

– Бррр… Ужас! На цепи!

– Хорошо, что ей удалось докричаться до соседей, они вызвали полицию, ну и так далее… Но не будем о грустном. Знакомься, это Эмма!

На крыльце показалась невысокого роста стройная женщина лет сорока. Черные блестящие стриженые волосы, большие карие глаза, чудесная белозубая улыбка.

Помявшись несколько секунд, она, не выдержав, бросилась к Петру, они обнялись, как старые и добрые друзья.

Говорила она с приятным акцентом, слегка путая слова и сбиваясь на французские. Но с Женей они очень быстро нашли общий язык.

Эмма помогла поднять на второй этаж, где располагалась спальня Жени, багаж, после чего показала примыкающую к спальне большую ванную комнату, объяснила, как пользоваться краном с горячей водой и душем, показала шкаф с полотенцами и всем необходимым.

С какой же любовью все было подготовлено! Самым трогательным Жене показалась стопка теплых свитеров в шкафу. Пушистые, мягкие, серый, черный, красный и белый. Новые, с этикетками. Мысль о том, что эти свитера могли быть куплены задолго до ее приезда и были предназначены для другой женщины, Жене не хотелось думать.

В какой-то момент ей показалось, что ее здесь все будут любить. И Эмма, и Петр. И что окружат ее заботой. Быть может, она просто очень этого хотела и теперь малейшие знаки внимания воспринимались ею именно так – ее любили. Пусть просто как русскую гостью (это Эмма) и как жену любимого брата, сноху (Петр).

Эмма предложила Жене разобрать чемодан и разложить все ее вещи, но Женя, поблагодарив ее, сказала, что справится сама.

И хотя она устала и тело ее почему-то дрожало, может, от слабости, а может, от нервного напряжения, она все равно довольно быстро разобрала багаж, все аккуратно разложила по полочкам (в комоде она нашла два пакетика ароматных розовых саше для белья), потом приняла душ.

Живя в доме братьев Бронниковых и даже став женой одного из известных и состоятельных московских адвокатов, Женя, конечно же, могла позволить себе все самое лучшее и дорогое. Но такого мыла и шампуней, ароматных и просто каких-то невероятных, у нее не было.

Надо бы запомнить их названия, подумала она, набрасывая на плечи тяжелый длинный халат, тоже, вероятно, купленный специально для нее. Махровый, мягкий, нежного зеленого цвета, он словно обнимал ее уставшее тело.

Она замерла, представив себе, что находится в ванной комнате не одна. Что рядом с ней Борис. Что это он обнимает ее и шепчет на ухо нежные слова…

Вот оно! То самое горькое чувство, что она больше никогда не увидит его, чувство, которое она гнала от себя, заставило вдруг все вокруг стать моментально серо-черным.

Острая, как отравленная игла, мысль пронзила ее: они скрывают от меня его смерть. И Петр делает все, чтобы как-то смягчить удар, чтобы сердце ее не разорвалось, чтобы она сменила обстановку и набралась душевных сил.