Во всем виноваты кувшинки

И тут же ее отпустило: нет-нет, это невозможно. Если бы Борис погиб, Петр не мог бы так лучиться, улыбаться Эмме и вообще радоваться жизни. Это совершенно исключено. Вот каким она застала его в первый день, когда вернулась из Калины, было похоже на то, что Петра подкосила беда.

Заросший, постаревший, немытый, практически опустившийся и потерявшийся в жизни человек. Да, вот тогда по одному его виду можно было понять, что с его братом случилось что-то ужасное. Но потом же он как-то пришел в себя! Начал, хоть и небольшими порциями, выдавать ей информацию о Борисе. Вот только где он, хотя бы на каком континенте, так и не сказал. Там нет связи. Сразу представились джунгли, заросшее лианами старое бунгало и трясущийся от страха клиент Бориса, совершенно седой человек с безумными глазами.

Вот откуда берутся эти картинки? Где черпает свое вдохновение воображение? Из какого такого волшебного источника?

На ужин Элиза не пришла, и утку (точнее, утиное конфи, то есть ножки утки, томленные полдня в собственном жире на медленном огне), запивая вином (Женя сильно разбавляла его водой), они съели втроем – Петр, Женя и Эмма. Был еще салат из козьего сыра, яйца под майонезом и шоколадный мусс.

Женя, успевшая поспать после дороги, набралась не только сил, но и нагуляла аппетит, и ела с таким удовольствием и так много, что ей было даже стыдно.

После ужина они с Петром прогулялись по деревне, точнее, прошлись немного по улице, дошли до дома Элизы (Женя отметила, что ее дом очень похож на дом Петра с той лишь разницей, что ставни выкрашены в нежно-зеленый цвет), но беспокоить пожилую женщину не стали. Пусть отдыхает.

– Если ты не возражаешь, завтра мы отправимся с тобой в сад Моне, – предложил Петр.

Он выглядел довольным, просто сиял. Нет-нет, Борис жив, снова подумала Женя, но расспрашивать его на это раз не стала. Если захочет, сам все расскажет. И вообще, надо научиться управлять своими чувствами и мыслями.

«Не буду пока думать о Борисе. Так спокойнее для меня и нашего будущего ребенка».

Про ребенка она думала постоянно, представляя его внутри себя в маленькой розовой теплой колыбельке. Как ему там сейчас? Как жаль, что он не видит всей этой красоты, этих деревьев и цветов, красивых домов, этого неба, солнца. Но ничего, вот родится и тогда уже все увидит.

При мысли, каким добрым и щедрым будет по отношению к племяннику (или племяннице) Петр, дядя, она всегда улыбалась. Но вот представить себе лицо Бориса в момент, когда он увидит своего ребенка, она почему-то не могла. И страшнее всего было даже не это, а то, что иногда она не могла вспомнить лицо мужа. Лишь иногда, глядя на Петра, она узнавала в нем черты Бориса. Все-таки они братья. И тогда холодная тоска сдавливала горло.

В дверь постучали, Женя быстро натянула простыню до подбородка:

– Войдите.

И что это могло понадобиться Петру так рано? Зачем он беспокоит ее? Раньше за ним такого не водилось, в семье вообще принято было оберегать сон друг друга.

Но вошел не Петр, а Эльза. Розовощекая, вся в белом и спортивном, глаза горят, широкая улыбка. Не женщина, а утреннее солнышко!

– Доброе утро, моя дорогая! Как спалось на новом месте?

– Элиза, доброе утро! Все прекрасно. Я чувствую себя выспавшейся и отдохнувшей.

– Вот и замечательно! Я пришла за тобой – пойдем пить кофе на террасу. Погода чудесная, жары пока нет. Петр уже там, бодрый и с мокрыми волосами – он уже наплавался, как он сам мне рассказал, в бассейне. У вас чудесный бассейн.

– Чтобы подготовить бассейн к нашему приезду, Эмме, вероятно, пришлось немало потрудиться, отмывая его и все такое… – сказала, чтобы поддержать разговор, Женя.

– О, нет-нет, бассейном и садом в основном занимается ее муж, Филипп. Хорошая пара, такие ответственные люди, так хорошо следят за домом. Будь я на их месте, в отсутствие хозяев сдавала бы потихоньку дом туристам, – хихикнула, хитро сощурив глаза, Элиза. – Живерни, сама понимаешь, деточка, не простая деревня, здесь всегда полно туристов. Ладно, не буду тебя смущать. Вставай, одевайся и выходи! Я жду тебя, моя дорогая!

Разговор за кофе поначалу казался дежурным: говорили о погоде, о разных пустяках, розах. Но когда коснулись гераней, Эльза мгновенно, словно произнесли пароль, заговорила о саде Моне.

– Кто бы мог подумать, что большинство клумб состоит из пышных гераней! У меня в саду, к примеру, раньше герани стояли в горшках на ступенях крыльца, но теперь я тоже попросила своего садовника разбить гераневые клумбы…

Женя слушала ее вполуха. Сад Моне. Подумалось, что, будь она здесь с Борисом, находясь в спокойном и умиротворенном состоянии, ей, может, и захотелось бы слушать про сады, цветы и герани, но пока что она, как выяснилось, не была готова к тому, чтобы наслаждаться красотой природы. Внутренний блок, сама тревога, не отпускали ее. И это несмотря на то что, она так старалась контролировать свои эмоции.

– …он долго спорил со своей женой, которая была категорически против того, чтобы вырубались ели. Он все равно срубил их и высадил фруктовые деревья: вишни, абрикосы, яблони…