Вода и ответ

Евгения Суслова Вода и ответ Роман в стихах

Кристаллография опыта

В феврале 1943 года в своих дублинских лекциях Эрвин Шредингер сделал заявление о сродстве между молекулой человеческого гена, отчеканенной золотой монетой, пролежавшей сотни лет в земле, и вросшим в породу кристаллом. Из этой цепочки перечисленных образов следовал вывод о том, что фундаментального различия в состояниях материи между человеческой молекулой ДНК и кристаллическим веществом нет. «Причина заключается в том, что формирующие молекулу атомы – вне зависимости от их количества – связывают силы той же природы, что и многочисленные атомы, составляющие истинно твердое вещество, кристалл»[1].

Дублинские тезисы позволили ученому вплотную подойти к проблеме физических начал – энтропии и, как говорил сам Шредингер, «негативной энтропии», – истоков, в рассуждения о которых могли себе позволить углубляться, имея к тому соответствующие когнитивные инструменты, лишь профессора алхимических академий эпохи Ренессанса. Говоря о силах, которые обеспечивают смысл границ между зернами вещества, смысл становления и разрушения, смысл процессов самодиффузии материи, они касались универсальных процессов жизни. Позже лекции, прочитанные в Дублине, войдут в книгу, название которой так и будет звучать: «Что такое жизнь?».

Работа с внутренними границами вещества предполагает чтение материи. Окрашенная воспоминаниями Шредингера о военной Вене, о куске сублимированного кофе, который следовало напряженно колоть стамеской, прежде чем разделить с кем-то, – его новая трассировка веществ на «апериодические», то есть аморфные, и «периодические» – истинно твердые, – выходила за пределы строгой научности дальше, чем допускал дискурс ХХ в. Но забытый всего на пару дней кусок кофейного «асфальта» вдруг начинал плавиться в жестяном ковше и вел себя как жидкость, показывая ученому свою скрытую природу на правах ответа.

Ключ пишет себя среди отдельных фактов —
их секвенируют, чтобы найти ее сердце,
оставшееся где-то внутри.

(Е. Суслова. «Вода и ответ»)

Факты языковых событий составляют основу книги «Вода и ответ», чтение которой сродни движению в динамическом равновесии с текстами. Именно здесь раскрывает себя нюанс письма Сусловой.

Как кристалл растет, совпадая с собой же, сохраняя разные скорости роста своих вершин и тем самым удерживая цельность своих свойств в динамике, так и в тексте растет новое тело, своего рода напарница читательницы, с заданными пиками роста и кризиса. Ее становление зависит от способности читающей удерживать внимание в смысловых потоках, в тяге переходов чтения, что создает прецедент для экстремальной навигации в плотных текстурах письма. И эта плотность не иллюзорна, ведь сам текст – периодическое вещество языка, как минимум равное триаде из дублинских лекций. Монета, кристальная друза и ДНК в революционной типологии австрийского ученого – это истинно твердые вещества, но у каждого из них, безусловно, своя особенная манера существования и сообщения с миром. Эти различия берут свои начала в фундаментальных причинах физического строения каждой материи.

Так, для каждого кристаллического тела остаются принципиальными оси их внутренней структуры, они же определяют природную логику вещества. Именно на этом уровне следует искать и радикальную асимметрию их внутренних свойств, которые в итоге предъявляют себя внешнему миру. Структуры становления материи обуславливают манеру отношений, они сами средство коммуникации. Продольный и поперечный срез любого кристалла различаются не только пространственной ориентацией. Два среза всегда дадут разный ответ на механический раздражитель, на рентгеновский луч, на оптическую задачу и на прикосновение теплой человеческой руки. В кристаллографии подобная асимметрия или разнонаправленность именуется анизотропией и сообщает о том, что физический смысл цельности, понятой как одновременность в пространстве, времени и скорости, возможен лишь при условии внутренних различий.

Таким образом, и в письме Сусловой разнонаправленность или «разность тропов» – это причина, удерживающая отношение представленного и представимого как отношение одномоментной репрезентации и смыслового присутствия в единстве. И – одновременно – это проба того, что очевиднее находит себя в речи, когда сказанные слова оказываются лишь элементом в расширенной области послания, включающего интонацию, взгляд, обстановку и, в конце концов, время.