Вода и Перо. Все пути

Сквозь маленькие окна каменного барака тек свет. Эш лежала на верхнем ярусе железной кровати и смаргивала слезы. Оказывается, иногда так сложно не плакать. Она уже это знала, поняла за прошлую неделю, но все равно часто накатывало, словно в первый раз.

Ей нравилась Пэвэти, город с женским именем. Она была большой, недоверчивой и пестрой, словно дикая птица, которую трудно приручить, но которая умеет распознавать ласку, и отвечает взаимностью тому, кто протягивает руки с миром. Но эта птица склевала сердце Эш, и теперь любовь причиняла боль.

“Империю сложно любить”, говорил он. Она тогда не понимала. Она, наверное, не понимала и сейчас — любовь ведь не баранья туша, которую трудно взвалить на плечи. Просто оказалось, что иногда любить — все равно что зашивать собственную рану.

Звонко протрубил рог, разом сели на койках гвардейцы. Эш свесилась со своей — Отектей тоже встал под этот звук, хотя, кажется, даже не открыл глаза.

— Доброе утро!

Маг кивнул, потер лицо, словно все еще пытаясь проснуться. Или не мог поверить, что барак ему не снится? В Цитадели Эш показалось, что ему очень нужна эта работа, и вчера он смотрел на мир вокруг, на город, на этот дом так, словно вспоминал очень важный, но почти забытый сон. Хорошо, что у них получилось уговорить Сикиса.

Тот спал напротив, и уже завязывал кушак.

— Одевайтесь, — поторопил. Он все время казался сердитым, словно ему в сапог попала колючка, но вытряхнуть ее не получалось. — Сейчас все, кто без срочных заданий, отправятся завтракать, надо отследить нашего наблюдателя.

— А как мы его узнаем? — переспросила Эш, спрыгивая на пол.

Сикис фыркнул, лицо у Отектея стало такое, словно Эш была его ученицей, которая не смогла ответить совсем простой урок — даже не разочарованным, а недоверчивым.

— Ему будет больно двигаться, — серьезно сказал он. — Могут быть видны свежие перевязки.

Ну да, они же вчера говорили, что того, кто следил за Текамсехом, должны были допрашивать. Эш знала, что случается с людьми после допросов гвардии. Но ведь он же был для них своим, этот наблюдатель! Неужели одного из своих они тоже ранили бы?

Один взгляд вокруг отвечал — да. Здесь боялись просто поверить, а единственная проверка, которую знали, была проверкой болью.

Эш отвернулась, поправляя перышки слишком большой куртки и вытирая глаза. Лучше бы гвардии не было! Всех этих правил, и недоверия, и страданий. Если бы ее не было, Эш бы до сих пор не знала, что любить бывает так мучительно.

Если бы гвардии не было, Эш бы не думала, что эта боль внутри нее может называться ненавистью.

Она старалась не думать и сейчас. Лучше просто поправить одежду, завязать пояс поверх, пробежать к дверям.

— Я готова! А куда идти?

Гвардейский трактир был совсем такой же, как любой другой, только люди в нем сидели все в перьях. Как будто шатер охотничьих птиц, и трактирщик сейчас даст им всем свежих мышек.

Дали и правда почти что мышек — крыс, фаршированных крупой. Эш ела, старательно глядя по сторонам. Гвардейцы собирались группами, обычно вокруг кого-то с синим поясом. Некоторые смеялись, обменивались историями, другие сидели серьезные, почти соприкасаясь головами — наверное, обсуждали дела. Несколько одиночек быстро проглотили завтрак и ушли, другие не спешили. Эш встретилась взглядом с кудрявой женщиной с глубокими морщинами по сторонам рта, улыбнулась ей. Гвардеец отвечать на улыбку не стала, изучила всю их маленькую команду внимательно.

Эш толкнула локтем Сикиса.

— Посмотри, та женщина с полной тарелкой. Кто она?

— Внутренняя проверка, — буркнул он тихо. — Не обращай внимания.

Отектей указал крысиной костью:

— Тот человек сидит слишком прямо и оглядывался сейчас только за счет шеи. Еще у двоих повреждены плечи, но давно. Та женщина хромает, травма недавняя, но вряд ли в результате допроса.

Сикис кивнул, ушел к стойке и, подхватив кувшин молока, подсел к гвардейцу с больной спиной.

— Его выпороли? — Наверное, ей не хотелось знать, но почему-то было нужно. Словно такие вещи позволяли лучше видеть. Нельзя ведь любить зажмурившись.

— Возможно, но не обязательно, — равнодушно ответил Отектей. — Есть не один способ привести к подобному состоянию.

Но открыв глаза иногда любить невозможно вовсе. Эш проглотила остаток каши, осторожно взяла кружку с молоком и тоже подсела к Сикису и незнакомому гвардейцу.

Оказывается, про проваленные задания и правда рассказывали. Эш слушала не очень внимательно, больше смотрела. Пыталась понять, как этот человек, которому, теперь она видела, было больно даже дышать, мог улыбаться. Он ведь не изображал улыбку, он весь был одна сплошная искренность, как звучащая струна чаранга, веселый, насмешничающий над своим провалом.

“Он счастлив, что жив. Чего еще ему желать?”

Уже неделю, когда Эш не могла что-то понять, когда не получалось во что-то поверить, ей казалось, что она слышит знакомый голос. Здесь, сейчас, когда она вместе с гвардейцами искала Текамсеха, это было еще больней.