Вода в решете. Апокриф колдуньи

Подтверждаю, что с самого начала мы догадывались о цели инквизитора Рикельмо, когда он бродил между четырьмя деревнями просветленных с легкостью человека гор и не отклонялся ни на йоту с пути, несмотря на то что под благодетельным покровительством наместника Липпи ди Спина вся эта местность была отдана во власть хищных животных и грабителей. Как вы знаете, в последний год замок лишился стражи, а также большой части юношей и мужчин в расцвете сил, отправившихся в гроты Ла Вольпе или в еще более отдаленные края. Пользуясь их отсутствием и запуганностью оставшихся селян, ваш собрат Рикельмо сразу после приезда взялся за свое расследование. Он вкрадчиво собирал оброненные ненароком слова и развязывал языки старикам разговорами об их юности, ведь, как известно, старики рассказывают о ней с тем большей охотой, чем сильнее собственные тела тянут их в могилу. И была в его вопросах удручающая неотвратимость и постоянство, словно он приехал сюда с давно задуманным планом. Вскоре жители деревни стали ему уступать и добавлять к уже придуманной новую ложь, лишь бы уберечь своих близких и откреститься от участия в давних преступлениях. Стало ясно, что правда не имеет никакого значения, как и все обещания и сладкая ложь, которыми наместник и падре Фелипе кормили нас последние месяцы. Герцог решил уничтожить Интестини и отобрать ее у просветленных, и никакие доказательства верности или добродетели не смогли бы поколебать его решимость. Да, синьор, Рикельмо своими вопросами невольно раскрыл нам этот замысел, и именно это, я полагаю, привело к его смерти. Мы, просветленные, лишены воинственного пыла людей низин, и, хотя вы встретите среди нас насильников и пьяниц, мучителей и чрезмерно суровых мужей, мы редко прерываем распри с помощью ножа. На моей памяти только трактирщик Одорико, как вы знаете, испытал эту участь. Поэтому я думаю, что именно наша кротость и прочность традиций ввели в заблуждение этого несчастного Рикельмо и заставили его поверить в свою безнаказанность.

Я подтверждаю, что никогда не говорила с Рикельмо. Ему также наверняка не приходило в голову выпытывать меня о давних событиях, поскольку в то время еще не открылось мое происхождение и принадлежность к просветленным, с которыми я связана через мою мать и неизвестного отца. Инквизитор видел во мне только старую нищенку, которую безумные мысли привели в эти края окончить свой век и которая сеет суеверия и раздает больным травы и настои, вырывая из лап болезни и смерти тех, кто за свое спасение должен быть благодарен лишь Создателю и его святым. Признаюсь вам честно, что названные мои прегрешения – даже если в ваших глазах они неизмеримо выросли и раздулись от крови невинных жертв, якобы отданных мною в лапы демонов, – не слишком заинтересовали инквизитора Рикельмо. Ведь он здесь охотился на гораздо более крупную дичь, решив из давней злобы, обид и подлости приготовить для герцога блюдо великой лжи, дабы избавиться от просветленных и раз и навсегда стереть их с лица земли. Я же сама не выгадала ничего от его смерти, ибо он никогда не выступал против меня ни единым словом. Напротив, в том письме, которое он прислал вам незадолго до своей смерти, гнусно предав оказанное ему доверие, он признал меня, еще не узнанную, одной из жертв заговора, будто бы затеянного здесь много лет назад с прибытием самого короля Эфраима.

Признаюсь, ложь Рикельмо висела на ниточке слухов и сказок, давно повторяемых у пастушьих костров, ибо такова уж человеческая природа, что хочется, не веря собственным глазам, лелеять надежду. Есть и общеизвестная правда, что тела сыновей графа Дезидерио не подняли с места побоища, потому что Эфраим в своей варварской свирепости отказал им в погребении. Он хотел, чтобы их души не обрели покоя и были вынуждены беспрестанно кружить вокруг места своей смерти, страдая от неутолимого страха, тревоги и смятения. Но когда память о резне на Тимори у людей гор еще была свежа и отзывалась болью, появились первые слухи, будто младший из сыновей графа – тот, которого называли Корво и которого человек, именующий себя моим братом Вироне, назвал своим отцом, – бросился в горный поток, уже будучи тяжело раненным и окруженным врагами. Он не желал, чтобы ему отрубили голову и преподнесли ее в дар королю, а тот сохранил этот жестокий трофей и хвастался им, причиняя дополнительную боль несчастному графу Дезидерио. Именно поэтому, как мне говорили, Корво решил опередить неминуемую смерть и прыгнул в омут, но Тимори, текущая там по глубокому ущелью между скалами, не смяла его в водоворотах, а лишь укрыла и унесла с места резни.