Водяной

— Каждый день выплывает какое-то дерьмо. Мне это не нравится, — повторил он.

Обнаружил что-то на ногте большого пальца, сунул в рот и погрыз немного. Опять посмотрел и опять погрыз.

— Чей был котенок?

Не знаю, что на меня нашло, с какого перепугу я это спросила. Слова будто сами вылетели у меня изо рта. Ула быстро обернулся и посмотрел в коридор — у дверей в классы образовались небольшие очереди. Перемена кончалась. На нижней губе прилип обкусанный ноготь.

— А мне откуда знать? Обычный бродячий кот, таких тринадцать на дюжину. Большое дело…

— А это не Педера котенок? У них же кошка окотилась.

— Повторяю — откуда мне знать, Доска? А даже если бы и знал, постарался бы забыть, что и тебе советую.

Я уже пожалела, что затеяла этот разговор, но что сделано — то сделано. Слово — не воробей… Вот так всегда со словами. Летают, как невидимые ракеты… В кого попадут, кого убьют и что разрушат — заранее не угадаешь.

Ула достал из кармана пачку сигарет, выщелкнул одну и пристроил за ухом.

— Думаю, тебе лучше помалкивать насчет этого кота. Для всех лучше.

Странно — пока мы разговаривали, Ула, которого я знала много лет, словно испарился, растаял в воздухе, и вместо него появился новый, с обкусанными ногтями — от них только узенькие полоски остались, будто вросшие в подушечки пальцев… Толстые, крепкие ляжки, мускулистые руки. Бриться он начал еще в шестом, реденькие усы, намек на бороду, мясистый нос, спортивный костюм чуть не лопается на спине. Они, по-моему, качаются у Педера в подвале, сама слышала, как хвастались, кто сколько выжимает в лежке. Здоровый амбал, и все равно мне почему-то кажется, что он меня боится, хоть и хорохорится, как может.

— Контрольная по обществоведению. — Он кивнул в сторону класса. — В этом году у меня по всем отлично, а этот… пидор он, что ли…

Я написала контрольную за двадцать минут. Вопросы были не трудные. У нас сейчас на повестке внешняя политика. НАТО, Варшавский договор, государственное устройство в разных странах, имена, кто где правит: Андропов в России, Тэтчер в Англии, Коль и Миттеран — в ФРГ и Франции соответственно.

Учить я все это специально не учила, но откуда-то все равно знала. К тому же есть вещи поважней, чем отметка по обществоведению.

Я положила на учительский стол тетрадку с контрольной и вышла. Герард наблюдал за мной. Чему он улыбается? Эта его жутковатая полуулыбка… Педер насмешливо помахал рукой, а когда я оглянулась, увидела, что чуть не весь класс провожает меня взглядами.

Я проскользнула в первый подвернувшийся туалет. Надо побыть одной.

Сидела, даже не подняв крышку, и рассматривала мазню на стенах. Тематика обычная — торчащие члены и телефонные номера — если хочешь потрахаться или чтобы тебе отсосали, звони. Иногда бывает кое-что и про нас с братишкой, но не в этот раз. Должно быть, приходил завхоз со своим спреем с краской.

Почему нет Томми? Связано это как-то с моими делами? Нет… не думаю. У него свое. Вот, не пришел, хотя сказал, что выздоровел и в понедельник будет в школе. И как-то странно говорил по телефону — чем дольше я думала, тем яснее становилось: говорил он очень и очень странно.

Туалет был напротив учительской, и я, не успев открыть дверь, наткнулась на Л-Г. Не ускользнешь. Он стоял, как дорожное заграждение, в своем потертом вельветовом пиджаке и джинсах, которые, как он считал, придают его одежде молодежный характер и «способствуют контакту с учениками».

Л-Г, похоже, никуда не торопился.

— Как хорошо, что я тебя встретил, — сказал он. — Мне стало известно, что в пятницу ты пропустила последние уроки. Хорошо бы услышать объяснение.

— Я была больна.

— Надо докладывать. Таковы правила. Могла бы позвонить из дома.

— Забыла. Что-то съела не то — вдруг такая тошнота, просто ужас.

Он придерживал рукой дверь — похоже, размышлял, не следует ли пригласить меня в учительскую и учинить более подробный допрос. За его спиной сидели учителя — кто курил, кто читал газету. Дожидались звонка.

— А знаешь, Петронелла, — сказал он, — я тебе не верю. Но на этот раз никаких мер принимать не буду. Даже письмо родителям не напишу.

На вешалке в отдельной комнатке висят плащи и сумки преподавателей, причем из учительской эта комната не просматривается. Там наверняка есть чем поживиться.

— Короче, я думаю, ты отсутствовала не по болезни, а по другим причинам… И я хочу, чтобы ты помнила — если тебя что-то беспокоит, ты всегда можешь обратиться ко мне. Это, как ты понимаешь, входит в мои обязанности.

Как хорошо и легко было бы, вдруг подумала я… на минутку только, на одну только минутку забыть про осторожность, рассказать ему все… все, что случилось… освободиться хоть чуть-чуть от всего этого скопившегося в душе дерьма… А заодно и сообщить, что папаша возвращается из тюрьмы и что пьяная в соплю мамаша валяется дома и дрыхнет в собственной блевотине, а мы с вами, дорогой Л-Г, стоим здесь и теряем время… но нет, не то у меня было настроение, чтобы откровенничать.