Водяной

Л-Г и полицейская дама ушли, а я попыталась сложить пазл из того, что услышала. Значит, завхозу стало хуже. Когда его привезли в больницу, он был в сознании, но потом началась неукротимая рвота, и он потерял сознание. Герард где-то прячется, а Педер и Ула не хотят говорить где. В полиции уверены, что они знают, но даже на официальном допросе в полиции они не обмолвились ни словцом. Родители тоже пытались их уговорить — без толку. Страх перед Герардом оказался сильнее всех доводов.

— Это им так не пройдет, — сказал Томми, кладя на парту лист ватмана.

— А что они еще натворили?

— Понятия не имею. Что-то серьезное, я думаю. Ты, во всяком случае, пока можешь забыть про бабки.

Хорошо бы и я была так в этом уверена…

Остаток урока прошел, как всегда, когда кто-то замещает. На экране красовался рисунок из какого-то комикса, но никто даже и не подумал его срисовывать. Все только и строили догадки — что случилось, как и почему. Петтер Бенгтссон и Маркус Ларссон развлекались — рисовали порнографические картинки и втихую показывали их соседям, когда учитель не видел. Каролина Юнгман со своей компанией обсуждали парней, с которыми должны вечером встретиться.

И где же Герард? Я почему-то подозревала, что Педер или Ула когда-то и кому-то все же проболтались про свои подвиги… и речь шла наверняка о более серьезных вещах, чем заживо сжечь котенка.

А сейчас перепугались и все отрицают. Со страха, подумала я. А что еще движет человеческими поступками? Только страх.

* * *

На полпути от Улуфсбу к звероферме стоял заброшенный хутор. Там мы с Томми играли, когда были маленькими. С тех пор прошло уже много лет. Крыша обвалилась, последние стекла выбиты. Странно — полусгнившие шторы до сих пор висят, трепыхаются на ветру. Когда-то вокруг дома был фруктовый сад, но сейчас все заросло травой, деревья одичали. Мне всегда было немного жутко здесь. Я почему-то представляла давно ушедшую жизнь: дети в старомодных одеждах и шляпках играют в саду, вот только завернуть за угол… У нас был даже тайник, где мы прятались, по-моему, даже в шестом классе, — землянка метрах в тридцати от амбара, старый винный погреб. Дверца совершенно заросла густой древесной порослью, но люк с задней стороны можно открыть, если подкопать чуть-чуть. В землянке постоянно стояла вода, водились головастики. Мы ловили их в банку и пытались выкормить в лягушат, но ни разу не вышло.

Томми шел впереди. Мы встретились в Улуфсбу. Оставили у киоска велики и пошли напрямую, через поле. До норковой фермы было всего-то несколько сот метров, и в это время дня там никого не должно быть, разве что сторожевая собака. Это Томми так сказал — он много раз бывал там с братьями: они продавали владельцам фермы кормовую рыбу. Сейчас или никогда, сказал Томми. Они там только что закончили убой, и все работники получили выходные. Владельцы уехали на меховой аукцион в Копенгаген. Он даже на всякий случай позвонил туда утром, но никто не взял трубку.

Мы обогнули заброшенный хутор и увидели звероферму. Похоже на концлагерь. Я видела в кино: забор с колючей проволокой и серые бараки.

Норковая ферма занимала довольно большую территорию — метров пятьсот в длину и почти столько же в ширину. С каждым шагом усиливался запах рыбы и удобрений. Пять бараков стояли в ряд, а один — чуть поодаль, но сейчас он пустовал.

Жилой дом в стороне. Ворота открыты, но машин во дворе нет. В двадцати метрах направо — несколько деревьев. Туда нам и надо.

На сетке ограды предупреждение: «Осторожно, сторожевая собака». Рядом — фотография овчарки и надпись от руки: «Если собака вас атакует, не шевелитесь и ждите сторожа».

И тут же мы услышали лай. Но, по-видимому, собака учуяла или увидела кого-то еще, потому что лаяла она на другой стороне фермы, у дороги.

Залезть на дерево нам не составило труда. У меня, честно скажу, поджилки тряслись. Отсюда открывался вид на всю территорию. Длинные, открытые с боков бараки, цистерны, куда собирали мочу и помет зверьков, высушивали и продавали как удобрения. Отдельный барак, где переодевались рабочие, и еще один, побольше, — там зверьков умерщвляли и там же вывешивали шкурки на просушку. Посередине двора стоял старый мини-автобус «фольксваген», от его выхлопной трубы шел шланг в специальную камеру, где зверьков убивали угарным газом.

Мы спрыгнули на землю. Лай внезапно стих, теперь до нас доносились только крики чаек, ни на секунду не прекращающийся шум моря и глухие неритмичные вздохи прибоя. Я осмотрелась — если вдруг на нас бросится собака, у нас ни единого шанса унести ноги. Мне стало очень страшно, но я тут же успокоилась — мы обогнули угол первого барака, и оказалось, что собака привязана на цепи у главных ворот. Наверное, владельцы специально ее привязали, чтобы она не носилась по территории и не пугала зверьков. А может, посчитали, что важнее всего охранять вход на ферму, поскольку это единственное место, откуда воры могут вынести шкурки в достаточном количестве. Собака нас вообще не заметила, даже когда мы вышли на открытое место меньше чем в сотне метров от нее, — ветер дул с ее стороны.