Водяной

Я кивнула. Ничего не прояснилось. А на что я, собственно, надеялась? Что какие-то легенды выглядят более правдоподобными, чем другие? Или что существовал какой-то вид, ныне считающийся вымершим? Ничего такого профессор не нашел. Что и следовало ожидать.

Профессор встал и потянулся за прислоненными к столу костылями. Из кухни пахло чем-то вкусным. Я старалась не замечать этот запах, потому что от него еще сильнее хотелось есть. Ненавижу быть голодной. Ни о чем другом думать не можешь, все становится неважным, все исчезает, кроме этой сосущей боли в животе.

Но профессор не был бы профессором, если бы не опережал, как всегда, мои мысли.

— Опять холодильник пустой? — спросил он. — Бери сколько хочешь, Нелла. С этими новыми лекарствами аппетита вообще нет. Хватит и на тебя, и на Роберта.

Наверное, я могу постричь братишку даже во сне — столько раз я это делала. Немного намочить волосы и причесать, а потом уже стричь. Разобраться с правым виском — у него там волосы завиваются и растут в обратном направлении. Светлые пряди падали на пол, а Роберт сидел недвижимо на табуретке у ванной, хотя ему очень хотелось посмотреть, как они падают.

И его запах, его совершенно особый запах, он еще сильней, когда волосы мокрые. Я так его знаю, этот запах, что мне иногда кажется, что я тоже так пахну.

— Как ты думаешь, поймали Герарда? — спросил он, критически рассматривая свое отражение.

— Не знаю…

— Надеюсь, да. И хорошо бы с завхозом все обошлось. Он мне нравится. И профессор мне очень нравится. Ты его поблагодарила?

Мне почему-то было стыдно. Как-то в шестом классе прочитала статью в газете о детях безработных, в какой бедности они живут. Все было так знакомо — прямо как про нас написано. Как они едут с классом на природу, а еды у них с собой нет, и они врут, что забыли дома. Как ходят в тряпках, из которых давно выросли, как не ходят к другу на дни рождения, потому что нет денег на подарок. Но стыд — хуже всего. Боишься сказать правду, а учителя все время делают замечания: то кроссовки рваные, то едем в лес, а ты не в резиновых сапогах… ну, и все такое прочее. У всех ранцы, а у тебя учебники в пакете из супермаркета. Так я проходила всю начальную школу — с пластиковым пакетом. И Роберт тоже. А как мне стыдно было, когда профессор вывалил остатки овощного рагу в пластмассовое ведерко…

— А знаешь что, Нелла?

Я запустила руку в его волосы — все еще мягкие, как у маленького ребенка:

— Что?

— Хорошо бы папа опять сел в тюрьму. Сделал бы что-то, и его посадили. Тебе не странно, что я так говорю?

— Нет. Я тоже так думаю.

— Значит, мы думаем одинаково.

И брат улыбнулся мне в зеркало. Но я уже думала о другом.

Значит, русалок никогда в природе не было. А русалов, водяных — тем более. Только в легендах и поверьях. Никогда не было — а у Томми в рыбарне настоящий водяной. И это так же точно, как то, что братишка смотрит на меня в зеркало и улыбается.

* * *

В пятницу утром сумка висела на рукоятке моего шкафа. Я проспала и опоздала, школьные коридоры уже опустели, все разошлись по классам. У Роберта занятия начались раньше, я просила разбудить меня перед уходом, но он забыл.

В дверцу всунута записка. Джессика и Ловиса приглашают на вечеринку. Разыгрывают, наверное. Или шкаф перепутали. Имени на приглашении нет, так что, скорее всего, это Маркусу Ларссону, нашему записному остряку, — его шкаф слева от моего. Я сложила записку и сунула в щель ему под дверцу.

И что удивительно — в сумке все на месте. Учебники, ручки и, главное, отмычки, которые я получила от профессора. Записная книжка — братнино расписание. Время у зубного, у кожника, у глазного. Он еще мал, чтобы за всем этим следить.

— Чистая случайность, что я первый его нашел…

Томми. Он, оказывается, спрятался в нише за вешалкой и ждал, когда я появлюсь.

— Она валялась под перевернутым стулом. Если бы они ее увидели, не знаю, чем бы кончилось.

Он спрыгнул на пол и посмотрел на меня — не могу сказать, чтобы очень уж по-дружески.

— Что ты там делала, Нелла?

— Не знаю.

— Она не знает! Это не ответ. Мне из-за тебя всю неделю пришлось дома сидеть и помогать. Улуф в больнице.

Томми схватил меня за руку и больно сжал, изо всех сил, наверное. Никогда он так не делал.

— Ты совсем, что ли, ничего не соображаешь? Он же мог убить Улуфа! Не знаю каким образом, но думаю, с твоей помощью он развязал стальной трос и ждал, как паук, когда кто-то подойдет поближе… он сломал ему руку, как сухую ветку.

Я постепенно поняла, что же там произошло. Братья вернулись в рыбарню, и младший, Улуф, пошел посмотреть, спит ли морское чудище… и даже мигнуть не успел, как водяной схватил его за руку и сломал кость у локтя. Мало того, когтями разодрал кожу по всему предплечью, рана не меньше сантиметра глубиной. Старший брат, Рикард, пришел на помощь и колотил водяного домкратом, пока тот не потерял сознание. В суматохе опрокинули стул с висящим на нем ранцем.