Водяной. Книга 3

Но здесь, в этом мире, крупных воинских операций, вызывающих победные реляции и громкие награды нет. Просто торговля, просто строительство трактов. То, что ведутся тайные консультации — так они всегда ведутся, а азиаты народ хитрый и мудровывернутый; хивинцы и кокандцы всегда относились к переговорам с русскими как к ширме, способной скрыть истинные намерения. Пустыня прикрывала щитом от крупных воинских группировок, а небольших отрядов здешние властители не боятся. Мое вмешательство сдвинуло здешнюю политику в неожиданном и интересном направлении. Непривычном и потому мало учитываемом. Привычный имидж жестокого тирана для Николая Первого, да и для Нусруллы ибн Хайдара, играет великолепно, маскируя сделку тысячелетия. Потому, как присоединение Туркестана может затмить присоединение Сибири Ермаком. Потому, как Сибирь пустовата. А здесь пусть глушь, но глушь густонаселенная, плюс развязки многих торговых путей. Перовский это понимает и готов горы ради этого свернуть.

Этим вечером я снова играл роль сказочника, опять рассказывал очередную сказку. Говорил на узбекском, русским переводили несколько толмачей. Игнатьев — Перовскому и полковникам, офицерам — немолодой чиновник в штатском, у солдат и матросов нашлись знатоки среди своих. На этот раз я рассказывал про ведьмака, самый первый сказ Сапковского. Ничего, нормально пошло, сейчас такие сказки вполне себе в моде. Так что нагнетал до глухой ночи, а после все слушатели разбрелись укладываться спать. Ну, а завтра с утра — в дорогу.

* * *

— Вот он, остров сокровищ. — Я усмехнулся и обвел рукой островок с небольшим храмом. — Как вам здесь, Василий Алексеевич? Чувствуете прошедшие тысячелетия?

— Не очень. — Хмыкнул стоящий рядом военный губернатор Оренбурга и оглядел наш покинутый лагерь. — Здесь явно недавно кто-то был.

— Ну да. Я и мои люди здесь скрывали какое-то время вырученных нами российских и китайских подданных. — Я спрыгнул на берег, не дожидаясь установки сходен. Что-то пошалить захотелось. Учитывая, что от борта каюка да берега метров пять — получилось зрелищно. Вообще, сейчас здесь все пропитано светлой энергией… похоже, то, что мы пробудили ото сна аватар богинь, подействовало и на весь остров целиком. Сейчас уже май-месяц, жара, здесь воздух должен быть тяжелым и влажным и звенеть обязан от комаров и прочей летающей сволочи — но нет, воздух свеж и ощутимо легок, ароматен, мошки нет вообще, красота. Да и вообще, легко здесь, и не только мне. Люди тоже, вон, явно взбодрились.

Подождал, пока отшвартуются корабли нашей экспедиции (а их на этот потайной островок аж семь штук забрело) и не спустятся Перовский с Абдуссамадом, и повел их к храму. Когда перешагнули линию барьера, чиновники дружно охнули. Ну еще б, не часто такое видишь — греческий храм, сияющий в лучах солнца.

— Этому храму больше двух тысяч лет, господа. Его поставила жена Птолемея, чтобы сохранить творения величайших скульпторов своего времени. Империя Македонского рухнула с его гибелью, началась гражданская война, друг пошел на друга, а брат на брата. Самое страшное, что может быть со страной — это лютая гражданская война. — Читая эту лекцию, я подвел обоих царедворцев (в принципе, наиб тоже царедворец, но будущий) к дверям, нажал скрытые рычаги и толкнул тяжелую мраморную дверь. Та неожиданно легко, для посторонних, повернулась, открывая вход в сумрачный, таинственный зал. Ну да, вот так сразу, бабах — и в церемониальном зале находишься.

Мои гости недоверчиво поглядели на меня, но вошли. Не хотят друг перед другом слабость показывать и робость. Взрослые дяди, политики высшего уровня, боевые генералы, — а ведут себя как пацаны. Хотя, ничего удивительного. Здесь и сейчас страна чудес, такое бывает раз в жизни и далеко не у каждого.

— Готовы? — Я повернул тяжелое бронзовое зеркало, не утратившее полировки за тысячелетия. Пойманный луч солнечного света прыгнул по другим зеркалам и рассыпался в зале, освещая и само помещение храма, и статуи богинь, и стеллажи с запечатанными рукописями, и открытые лари с драгоценностями. А также пяток крупных кобр, которые сейчас не спеша уползали в специально для них сделанные ходы.

За спиной скрежетнула сталь, сверкнули сабли, покинувшие ножны.

— Ну вы чего? Хранительниц перепугаете! — Я погрозил пальцем обоим: и наибу, и губернатору. — Проходите, не бойтесь. На свету они не тронут. А вот ночью к храму лучше не подходите.

— Матерь божья, какая красота! — Ахнул Перовский, а Абдуссамад восторженно воскликнул что-то на фарси. Надо, кстати, и фарси подучить. Что-то я упустил именно этот момент. Поймаю персидского работорговца, вытряхну у него из мозгов. Или таджикского.