Водяра

Клименко не испытывал угрызений совести. Шамиль сам виноват. Согласился бы на тридцать тысяч, ничего бы и не было. Может быть. А то швырнул десятку, как подачку бомжу. Это еще посмотреть, кто из нас бомж. Политики — они все такие, смотрят на простых людей свысока. И всегда прокалываются. Потому что политика политикой, а жизнь жизнью. И когда идеи политиков, взятые из воздуха, входят в противоречие с земляными законами жизни, они всегда оказываются пшиком, пустотой, бумажной игрой.

Майор не знал, для чего этому осетину с насмешливо вздернутой губой так понадобился Шамиль, что он без звука выложил за сведения о нем тридцать тысяч долларов. Он даже не думал об этом. Их дела. А у него своя жизнь.

II

Первый раз за много недель или даже месяцев Шамиль не испытал паники, когда сосед по купе потушил свет и по стенам заскользили огни попутных полустанков. Он заснул мгновенно, едва прикоснувшись головой к куцей вагонной подушке, и спал долго, без снов, сквозь сон слышал, как проводница разносила чай, наступило утро, за окном струились бесконечные снежные степи. И только острое чувство голода, которого он не испытывал так давно, что даже не сразу понял, что оно означает, заставило его встать. Сосед, предприниматель средней руки, ворчливо жаловался на бесконечные новогодние праздники, из-за которых весь бизнес теряет темп и каждый раз приходится раскручивать все с начала. Из его слов Шамиль понял, что на дворе январь.

Когда в жизни появляется цель, все посторонние мысли легко отодвигаются на второй план. Они не исчезают, но заслоняются конкретными задачами, требующими решения. Так человек, у которого умер близкий родственник, загружает себя формальностями, связанными с похоронами, и это помогает ему отвлечься от невыносимых мыслей о невозвратимой утрате. Шамиль знал, что ему нужно сделать. Оставаться в Москве нельзя ни на один день. У него было несколько адресов, но они могли быть засвеченными. Он не знал, кто его ищет, кто назначил тридцать тысяч долларов за информацию о его местонахождении. Он не понимал, как вообще возникла мысль об его поисках. Но сейчас это было неважно. Важно было то, что он, возможно, объявлен в федеральный розыск, ориентировки на него разосланы по всей стране. Вариант был маловероятный, крайний, но в его положении нельзя было пренебрегать ничем.

Постепенно выкристаллизовалась схема действий. Нужно уходить за границу. Все равно куда — в Польшу, в Чехию, в Германию. Туда, где есть посольства Великобритании. Явиться в посольство и попросить политического убежища. Запросят данные о нем, они благоприятны: диссидент, подвергался преследованиям еще в советские времена, автор монографии о геноциде ингушского народа. Проходит. Но как добраться до британского посольства, чтобы не перехватили на входе службы безопасности Белоруссии или Украины?

Брест. Реально. Границы между Россией и Белоруссией нет, паспортного контроля нет. В Бресте купить приглашение в Польшу, там этот бизнес поставлен на широкую ногу. А из Польши уже проще перебраться в Германию. Значит, Брест. Как до него доехать? Самолет отпадает, поезд отпадает, везде потребуют паспорт. Даже междугородный автобус отпадает. Шамиль не знал, нужен ли для покупки автобусного билета паспорт, но рисковать нельзя. Ставкой была не его свобода, даже не его жизнь. Ставкой была книга о Беслане, которую может написать только он. Мысль о книге сообщала энергию его мыслям, всем его действиям. Он уже не принадлежал себе.

Рано утром, за несколько часов до прибытия поезда в Москву, он заперся в вагонном туалете и сбрил бороду и усы. Лицо стало неприлично голым, противным. Но чужим, неузнаваемым. Бледное, европейского типа. Только черные, сросшиеся на переносице брови намекали на его кавказское происхождение. Но с этим пришлось смириться. Надвинув слегка набекрень шляпу, небрежно помахивая кейсом, Шамиль вместе с суматошной толпой приезжих спустился в метро, проехал несколько остановок по кольцевой, незаметно наблюдая за окружающими. Пересел на радиальную линию, вскочив в вагон в последний момент, когда уже закрывались двери. Никто не ринулся следом, никто не забегал вдоль состава. «Хвоста» не было. На «Автозаводской» поднялся на поверхность, тормознул частника на аккуратных «Жигулях»-«шестерке» цвета «темный беж» и попросил отвезти его на пересечение МКАД и Минского шоссе. Там была большая стоянка большегрузных машин, Шамиль рассчитывал договориться с кем-нибудь из шоферюг и на попутках добраться до Бреста. На постах проверяют фуры, на пассажиров не обращают внимания.

Водитель «шестерки» был немногословный, аккуратный, из военных отставников, машину вел бережно. Машина была старенькая, но ухоженная, ничего не брякало, ничего не стучало, ровно работал двигатель. И внезапно родилась новая идея.

— Сколько лет тачке? — спросил Шамиль.

— Пять.

— Выглядит прилично.

— Слежу.

— За сколько она ушла бы на рынке? Тысяч за шесть?

— За шесть! Загнул! Шесть тысяч баксов новая стоит. Штуки за четыре. Ну, за четыре с половиной, как повезет.

— Даю семь, — решительно сказал Шамиль.