Водители фрегатов. О великих мореплавателях XVIII — начала XIX века

Шестнадцать дней на волосок от смерти

Экспедиция д’Антркасто не привезла никаких сведений о Лаперузе. А с тех пор никто Лаперуза не искал. Во времена Дюмон-Дюрвиля исчезновение «Буссоли» и «Астролябии» оставалась такой же тайной, как и сорок лет назад.

И Дюмон-Дюрвиль собирался искать Лаперуза там же, где должен был искать его д’Антркасто, — либо у островов Адмиралтейства, либо в районе островов Дружбы, Новых Гебрид и восточного побережья Австралии.

Дюмон-Дюрвиль считал невероятным, чтобы Лаперуз мог погибнуть у островов Адмиралтейства. Поэтому, обогнув мыс Доброй Надежды, он направился к архипелагу Тонга, названному Куком островами Дружбы.

Острова Дружбы Дюмон-Дюрвиль заметил 6 апреля 1827 года, то есть почти через год после своего отплытия из Франции.

Ветер дул с чудовищной силой. В подзорную трубу было видно, как гнулись на островах толстые пальмы. Корабль то взлетал на гребень исполинской волны, то падал в пропасть между двумя волнами. Буря усиливалась с каждым часом.

Дюмон-Дюрвиль хотел как можно скорее войти в удобную гавань на острове Тонгатабу, в которой останавливался д’Антркасто. Ближайший путь к этой гавани шел по узкому проливу между островами Тонгатабу и Эоа. [84] Дюмон-Дюрвиль, не задумываясь, направился в этот пролив.

Вдруг прямо перед кораблем выросла огромная стена кораллового рифа, огибать которую было уже слишком поздно.

— Все паруса долой! — приказал он, надеясь этим уменьшить скорость корабля.

Стали опускать паруса, но корабль продолжал нестись с прежней скоростью. Слишком уж силен был ветер.

— Якоря в воду! — крикнул Дюмон-Дюрвиль.

Два якоря упали в воду. Но ветер был так силен, что корабль продолжал нестись, волоча за собой якоря по твердому гладкому дну. Риф, о который с грохотом разбивались огромные волны, приближался с каждой секундой. Моряки уже не надеялись на спасение.

И вдруг якоря зацепились на дне за камни, цепи натянулись, словно струны, и корабль остановился. Риф был рядом.

Обрадованные моряки кидались друг другу в объятия, целовались. Но Дюмон-Дюрвиль знал, что это только отсрочка. Стоит якорям соскользнуть, и через мгновение корабль будет превращен в древесную труху, в пыль. А разве можно при таком ветре положиться на проржавленные якорные цепи? Они не рассчитаны на такое напряжение.

Дюмон-Дюрвиль стал разглядывать берег Тонгатабу. На берегу он увидел толпы островитян, нисколько не изменившихся с тех пор, как их видел д’Антркасто, — полуголых, татуированных. Впрочем, одну важную перемену он все же заметил: почти у каждого вместо копья в руках было ружье. Человек двадцать туземцев выволокли из леса на берег пушку и направили ее жерло на корабль.

Дюмон-Дюрвиль понял, что дело принимает совсем дурной оборот. Неужели несчастный корабль, оберегаемый от гибели двумя готовыми лопнуть якорными цепями, подвергнется еще, к довершению всего, обстрелу? Откуда у островитян такое вооружение?

От берега отделилась флотилия лодок и понеслась к кораблю. Несмотря на бурю, лодки с такой ловкостью, с таким бесстрашием неслись по волнам, что Дюмон-Дюрвиль невольно почувствовал уважение к гребцам. И все же до корабля добралась только одна лодка: остальные не рискнули подойти так близко к страшному рифу.

Из лодки на палубу поднялось десять человек — плечистые здоровяки с ружьями в руках. У девяти из них кожа была темная, а у десятого — белая.

— Добрый сэр, — сказал по-английски белокожий человек, обращаясь к Дюмон-Дюрвилю, — разрешите вам представить двух могущественных властелинов острова Тонгатабу: вот великий вождь Тагофа, а вот великий вождь Палу.

Палу был жирный, пузатый, важный. Тагофа был тощий, жилистый, с хитрыми глазами.

— А меня зовут Томас Синглтон, — продолжал белый. — Я — министр и пленник этих великих вождей.

Одежда Томаса Синглтона состояла из узкой рогожи, обмотанной вокруг бедер. На груди его были вытатуированы пальмовые листья.

Оставаться на корабле было слишком опасно, и Дюмон-Дюрвиль хотел переправить своих людей на берег. Нужно было задобрить островитян, поэтому он принял своих гостей самым радушным образом. Палу и Тагофа получили множество топоров, ножей, стекляшек, и глаза их блестели от радости. Палу пожелал получить европейскую одежду, и капитан подарил ему красный генеральский мундир, в который толстяк тотчас же облачился. Улучив минутку, Дюмон-Дюрвиль отвел в сторону Синглтона и объяснил ему, в каком катастрофическом положении находится корабль.

— Только не съезжайте на берег, — сказал Синглтон. — Пока вы на корабле, туземцы — ваши друзья, потому что у них одна пушка, а у вас сорок. Но если вам придется покинуть корабль, вы погибли: Тагофа и Палу командуют двухтысячной армией, вооруженной ружьями английского образца. На берегу вас всех убьют. Они видят, что ваше судно в опасности, и радуются. Нет, я вам не советую съезжать на берег — оставайтесь на корабле. Быть может, цепи выдержат, и, если утихнет буря, вы спасены. А на берегу — верная гибель.

Дюмон-Дюрвиль послушался Синглтона.