Водители фрегатов. О великих мореплавателях XVIII — начала XIX века

Шестнадцать суток ревел ураган, и шестнадцать суток корабль рвался с цепей, как дикий зверь. Шестнадцать суток моряков поджидала смерть.

Но цепи выдержали.

Синглтон и вожди оставались на корабле почти все шестнадцать суток. Вожди радовались сытной корабельной пище, а Дюмон-Дюрвиль, боясь с ними поссориться, кормил их до отвала.

— Откуда у островитян столько ружей? — спросил Дюмон-Дюрвиль Синглтона.

— Сюда за провиантом часто заходят китобойные и торговые суда, сэр, — ответил Синглтон. — Прошли те времена, когда островитяне встречали белых как друзей. Китобои и купцы столько раз расстреливали их, что островитяне возненавидели белых. Здешние вожди — люди неглупые. Они приказали в уплату за провиант не брать ничего, кроме ружей. Капитанам волей-неволей пришлось отдавать им ружья. И вот за двадцать лет у них накопился целый арсенал.

— А как попала на остров пушка?

— Пушка им досталась в одно время со мной, — объяснил Синглтон. — Двадцать лет назад я был матросом на одном купеческом корабле. Наш корабль сел на мель возле острова Тонгатабу. Большую часть нашей команды во главе с капитаном островитяне заманили в лес и там убили. Нас на корабле осталось всего тридцать человек. С мели сняться мы не могли. Когда у нас вышла пресная вода, мы сдались. Захватив и разграбив корабль, островитяне свезли на берег и нашу единственную пушку.

— А что же стало с вашими товарищами? — спросил Дюмон-Дюрвиль.

— Большая часть была убита еще в первый год нашей жизни на острове. Кое-кому удалось впоследствии попасть на проходившие мимо суда и уплыть. Теперь я остался здесь один.

— А вы отчего не уплыли, Синглтон?

— Ах, сэр! — вздохнул Синглтон. — Я живу на этом острове уже двадцать лет. У меня здесь жена и дети. Вожди обращаются со мной почти как с равным. А что меня ждет в Англии? Родные мои уже, верно, умерли, и денег у меня нет ни гроша. Видно, мне суждено умереть на этом острове…

На шестнадцатый день, 22 апреля, буря улеглась и ветер переменил направление. Якоря были подняты, и при громких криках моряков корабль отошел от рифа.

Дюмон-Дюрвиль повел «Астролябию» в бухту, в которой останавливался д’Антркасто. Теперь, когда опасность миновала, он решил приступить к главной своей задаче — розыскам следов пребывания Лаперуза на острове.

Колдунья

Дюмон-Дюрвиль обратился за помощью к Синглтону.

— Неужели у вас на острове нет ни одного человека старше пятидесяти лет? — спросил он.

Синглтон задумался.

— В центральной области острова живет одна старуха по имени Томага, — ответил он. — Сколько ей лет, я не знаю, но она гораздо старше всех здешних жителей. Она — дочь царя Тубо, который, по преданию, правил островом полвека назад. Островитяне считают Томагу колдуньей и раз в год съезжаются к ней на поклон.

— Ведите меня к ней, Синглтон, — сказал Дюмон-Дюрвиль. — Я хочу поговорить с Томагой.

Но отправляться в глубь острова было опасно. Дюмон-Дюрвиль стал уговаривать обоих вождей, Палу и Тагофу, остаться на корабле до его возвращения в качестве заложников.

— Я хочу поклониться вашей великой колдунье Томаге, — объяснил он вождям. — Оставайтесь пока на корабле. А вернувшись, я вас выпущу и щедро награжу.

К его удивлению, вождей не пришлось долго уговаривать. Палу и Тагофа сразу согласились. Их с почетом заперли в капитанской каюте и, чтобы они не скучали, дали им множество разных сластей: изюма, пастилы, пряников и засахаренных орехов. У дверей каюты был поставлен вооруженный караул, который должен был сторожить заложников.

Дюмон-Дюрвиль с небольшим отрядом моряков подъехал к берегу на двух шлюпках. Их сразу окружила несметная толпа вооруженных островитян. Но они держали себя очень дружелюбно.

— Пока Тагофа и Палу на корабле, вы в безопасности, — сказал капитану Синглтон. — Воины, опасаясь за жизнь своих вождей, не посмеют дотронуться до вас пальцем.

И они направились в глубь острова. Остров был густо населен. Пройдя через много деревень, оставив за собой много пашен и кокосовых рощ, они увидели зеленый холм, на вершине которого стояла хижина. В этой хижине жила колдунья Томага.

Томага вышла навстречу гостям. Это была сморщенная, лысая, крохотная старушонка с умными, подвижными глазами. Дюмон-Дюрвиль подарил ей топор, бусы и кусок красного сукна.

Завязался разговор. Синглтон служил переводчиком. Дюмон-Дюрвиль стал задавать колдунье вопросы.

— Помнишь ли ты Кука, Томага? — спросил он.

— Помню, помню, — прохрипела старуха. — Кук был первый бледнокожий предводитель кораблей, который посетил нас. Я тогда была совсем маленькой девочкой. Вот такой!

И она показала Дюмон-Дюрвилю на стоявшую в толпе девочку лет семи-восьми.

— А помнишь ли ты, Томага, д’Антркасто? — продолжал спрашивать Дюмон-Дюрвиль.

— Ну, его я помню отлично, — ответила колдунья. — Когда он приехал, я была уже замужем. Мой отец, Тубо, властелин всего Тонгатабу, устроил в его честь праздник на берегу залива. Я тоже была на этом празднике. Мы сначала пели, потом плясали, потом выпили очень много кавы.

«Отличная память у этой старухи!» — подумал Дюмон-Дюрвиль. И задал ей третий вопрос: