Водка + мартини

В общем-то, хорошо, что мы выпили уже не одну и даже не две, потому что разговор перетек в иное русло и, будь я потрезвей, меня бы это очень и очень обеспокоило. Ясмин принялась вываливать на меня все дерьмо, которое всплыло в результате скандала с программой «Священное чревоугодие». Журналюги метали громы и молнии: «Можно ли доверять всему, что мы видим на наших экранах?», члены парламента пришли в ярость, один даже потребовал расследования (и, конечно, какая-то газета тут же предложила ему этим заняться), а разные шишки из телевизионного начальства, и Монтгомери Додд не в последнюю очередь, оказались в исключительно неудобном положении. Клайв, однако, черт его побери совсем, не пал духом, мрачно засев в своем бункере с каской на голове и ожидая, чем все это кончится. А теперь, похоже, его вовсе не собираются ниоткуда увольнять (недотепа, который пригласил на передачу поддельного попа, оказался студентом факультета журналистики, проходившим в «Бельведере» практику:). Более того, Клайв вышел на тропу войны и публично и воинственно заявил вчера у нас в конторе, что когда — не «если», а именно «когда» — он разыщет мерзавца, который настучал в газеты, он — и тут я привожу высказывание дословно — отрежет ему голову и насрет на шею. Обычно Клайв избегает подобных выражений, поэтому мой вывод такой: он сильно рассердился.

Как я отношусь ко всему этому? По большому счету, никак. Ясмин ничем не дает понять, что она или кто-нибудь другой из конторы подозревает меня. Ей-богу, не помню, чтобы я рассказывал Дэйву — виноват, Дэвиду — Кливеру что-нибудь такое, что могло бы заинтересовать читателей его газеты. Честно говоря, было уже поздно, да и принял я тогда на грудь немало, словом, был пьян и не помню, в каком месте разговора мы поставили точку. Думаю, я ему позвонил, чтобы просто поплакать в жилетку, поговорить про старое, мол, надо, в конце концов, встретиться, попить пивка, и все такое.

В таком случае все в порядке.

Ошибаюсь: в порядке-то в порядке, если не считать, что на самом донышке живота, под морем разливанным водки, что-то тревожно шевелится. Ужасная мысль, что я совсем не хочу смотреть правде в глаза. Тогда я гляжу в глаза Ясмин.

— Хочешь, фокус покажу? — спрашиваю я. — Спорим, в течение минуты ты не сможешь повторять за мной все, что я буду делать.

— Что ставишь? — азартно спрашивает она.

— Проигравший платит за выпивку.

Она медлит. Ну конечно, хочет сказать, что уже хватит. Нам обоим уже хватит. Прекрасно провели вечер, но…

— Начинай.

Эта женщина создана, чтобы радовать сердце. Заводится с пол-оборота, может перепить любого — а у самой ни в одном глазу.

— О’кей, — говорю я ей, — время пошло.

Я чешу у себя за ухом. Она тоже чешет себя за ухом. Я постукиваю себя по носу. Она постукивает по своему. Беру сигарету из своей пачки. Закуриваю. Выдыхаю дым. Она делает то же самое. Делаю добрый глоток мартини. Она тоже. Поглаживаю себя по подбородку. И она поглаживает себя по подбородку. Барабаню пальцами по столу — она следует моему примеру. Все происходит в полном молчании — ни один из нас не произносит ни слова. Она заинтригована, не отрывает от меня взгляда. Я гляжу на часы, запускаю пальцы в волосы, переплетаю пальцы, пощелкиваю костяшками. Она повторяет мои действия.

И потом я беру свой бокал, подношу его к губам — она делает то же самое — вытягиваю губы и медленно, торжествующе пускаю чистую струю не проглоченного мной коктейля обратно.

Твой ход, голубушка.

Она смотрит на меня не отрывая глаз, и вдруг — глазам своим не верю — вдруг чистая струя не проглоченного ею коктейля струится из ее рта в стакан. Я теряю дар речи.

— Я знала этот прикол еще в шестом классе, понял? — говорит она. — Тебе платить.

3

Итак, Бородатая Дама сегодня утром буквально излучает осуждение: то одергивает юбку, то ерзает на стуле, словно ее кусают блохи.

— Вы проснулись в ее квартире.

— На ее диване. Мы ничего такого…

— Что-о?..

— Я хочу сказать, что совершенно уверен, что ничего такого не было…

— Так-так…

— Хотя вряд ли я помню, чем все кончилось…

— Вы, мягко говоря, слегка выпили…

Что ж, можно сказать и так.

— Вечер был такой чудесный, что мне кажется, я не хотел, чтобы он кончался. Поэтому я предложил пойти ко мне. (Выкурить косячок-другой.) А она сказала, лучше зайти к ней, потому что ей надо покормить Чертика. Так зовут ее кота. Странно, а я ведь никак не думал, что она кошатница.

— Что вы понимаете под «кошатницей»?

— Ну, знаете, такая унылая старая дева. В ванной всякие самоучители — как избавиться от этого, как стать таким-то, — и везде кошачья шерсть.

— А у нее, значит, не было в ванной таких книг?

— Только журнал «Мода». Это совсем не то.