Водка + мартини

— Вообще-то существуют вполне серьезные научные доказательства того факта, что бургеры столь популярны, — сообщаю я ей, когда момент эйфории проходит. Она энергично кивает, широко раскрыв глаза. Уверен, она обязательно как-нибудь ответила бы, если б не огромный кусок во рту, над которым она усердно трудится, пытаясь проглотить.

— Ну хорошо, пусть не доказательства, — отвечаю я ей, — скажем так, теория. Гамбургеры как бы служат напоминанием о нашем далеком примитивном прошлом. О том времени, когда люди жили в пещерах. Когда мужчины возвращались домой с охоты и угощали своих женщин и детей хорошо разжеванным мясом. Но по чуть-чуть. А также стариков и больных. Именно это и символизирует бургер, мясной продукт, идущий от рта ко рту. Булочка символизирует губы. Кетчуп — свежую кровь. И если хорошенько подумать, то бургер с рубленым мясом очень похож на уже прожеванный бургер.

— А что символизирует лук?

— Дурной запах изо рта. У первобытных людей, не имевших доступа к зубной пасте и щетке, наверняка ужасно пахло изо рта. Тут, понимаешь, все четко продумано.

— А почему тогда Рональд Макдоналд не живет в пещере, если у него такая ностальгия по каменному веку? И что на самом деле было хорошего в твоем каменном веке? Одежды нормальной не было, центрального отопления тоже, никаких отпусков и командировок за границу. Жизнь была короткой и отвратительной. Человек умирал от первой же случайно подхваченной болезни. Да, ведь и очков тоже не было. — Тут она игриво кивает на мои неудобные, старомодные, просто позорные очки. — Близорукие были, в сущности, козлы вонючие. Кому они были нужны без очков? Если такой козел и ухитрялся как-то догадаться, какая именно особь женского пола ему наиболее желанна, то валился со скалы в пропасть или оказывался в пасти саблезубого тигра, прежде чем пытался к ней подъехать. Послушай, а сыр?

— Что сыр?

— Что символизирует сыр в чизбургере?

Тут я должен признать, что моя теория, кажется, рушится. У меня нет ответа на этот вопрос. Я и вообразить себе не могу, что может означать сыр. Спроси она про корнишон, я мог бы как-нибудь связать его с саранчой или каким-нибудь другим насекомым, которое водится в зарослях гигантских папоротников. Но сыр?

— Жир! — торжествующе кричу я. — Слой жира под кожей жертвы! Жир ведь тоже желтого цвета, верно?

Мы продолжаем жевать. Но ее слова вертятся у меня в голове или вокруг нее, как погремушки над детской кроваткой. Козел и желанная особь женского пола. Подъехать к желанной особи женского пола. Не требуется быть Бородатой Дамой, чтобы разглядеть ряд сексуально окрашенных образов. Уж не упрекает ли она меня в том, что я все еще не подъехал к ней? Эта столь желанная особь женского пола, которой хочется… нет, этого не может быть. Или может? Она прицепилась к моим очкам. Может, даже слегка покритиковала мое зрение. Или внешний вид? Есть в этом что-нибудь такое, чего я просто не вижу?

— Ну, знаешь, и в каменном веке были свои развлечения.

— Какие?

— Ну, во-первых, конечно, соревнования, кто громче пукнет. Я хочу сказать, что в то время еще не было Пятого канала.

Она улыбается.

— Еще кто выразительней рыгнет.

— Точно, кто выразительней рыгнет, это наверняка. Очки давали за громкость и длительность. Трудней всего было судьям — тут требовалось особое искусство. Не так-то легко вести счет в таком соревновании.

Тут мне на память неожиданно приходит один из моих отпусков, который я провел в Италии с девушкой. Мы с ней сидим на террасе, смотрим, как садится солнце, а по небу летят перелетные птицы. Каждый вечер они летят над нашей долиной — скорей всего, это гуси, — летят волна за волной, стая за стаей, треугольник за треугольником. А мы сидим, потягиваем кьянти и по десятибалльной системе оцениваем красоту композиции каждой стаи. В расчет берется, и количество птиц, поскольку чем их больше, тем трудней выдерживать ровные линии треугольника. Последний вечер особенно захватывающий: сплошь багровое небо, и птицы летят не треугольником, а спиралью.

Моя девушка объясняет, что гуси следуют за тепловыми потоками воздуха. Мы смотрим, как сотни птиц медленно кружат высоко над нашими головами в сложном узоре переплетающихся линий, и кажется, что любая птица на своем пути обязательно пересекает траекторию полета каждой своей спутницы. Мы гадаем, отчего это так, и вместе приходим к мысли, что подобный способ полета возник в ходе эволюции для того, чтобы птица могла расслабиться и отдохнуть от однообразного созерцания одной и той же попки и одних и тех же вытянутых перепончатых лап летящего впереди гуся. Мы долго смеемся над этим предположением, а когда темнеет и на небе уже совсем ничего не видно, мы отправляемся к себе и занимаемся любовью.

На той террасе я сидел в обществе Хилари, конечно. Этой, черт бы ее подрал, Хилари, которая вечно лезет, куда ее не просят, со своей помощью. Хилари, которой нужно сказать бо-ольшущее спасибо за то, что благодаря ее стараниям я, возможно, скоро вылечу с работы.