Водки летчикам не давать!

Мы, как водится заржали — Эдик определенно сегодня был в ударе. Обгоняя друг друга курсанты понеслись в другой зал, где были накрыты столы. Хорошо, что мы с собой догадались захватить горячительных напитков. На белоснежных скатертях красовались исключительно чайные сервизы, в вазочках возлегали чудеса китайской кухни, «чокопай» и печенье. Местные девчонки, очень скромно накрашенные и являвшие собой образцы целомудренности, мялись вокруг. Курсанты стали проявлять галантность: придвигать дамам стулья и предлагать присесть. Девчонки кокетничали до тех пор, пока Вова Степной не гаркнул дородной девушке, исполнявшей на концерте роль конферансье:

— Садись, быстрее, че булки мнешь!

Крупногабаритная красотка открыла рот, но получила стулом под коленки и весьма интеллигентно шлепнулась на сиденье.

— Тишина, — запищала классная мадам, — тишина!

Девчонки, и так молчавшие, вообще превратились в безмолвные статуи. Мы, решившие не злить своего старшего лейтенанта, благоразумно прихлопнули рты. Мадам закатила минут на десять какой-то продвинутый спич про облагораживающее действие культуры и весьма кстати вплела и нас в свою речь. Курсанты поудивлялись своему благородству, и довольно заулыбались. Первый тост чокнулись чаем. Мы, как истинные джентльмены, подливали бесцветной бурды в чашки девчонкам, и похапали с вазочек весь «чокопай», кое-кто взял несколько штучек про запас. В зале играла какая-то минорная музыка и тоска потихоньку просочилась в наши изнуренные благородством и культурным поведением души. Взводник наш позевал, потом отозвал меня в коридор.

— Так, остаешься старшим. Когда эта бодяга закончится, дуйте в училище. По прибытию дежурному доложишь. Я улетучился, дела, мать их.

Я кивнул, и поплелся в зал. Девчонки читали грустные стихи о том, как трудно им ждать парней из армии и если бы те парни, которые сейчас не в армии, то дело было бы вообще швах.

Классная дама тоже исчезла непонятно как и куда. Мы немного осмелели, достали из рукавов бутылки и стали прелагать девушкам выпить по пять капель.

Дамы отказывались, всплескивали ладошками.

— Ой нет, что вы, что вы.

Вовка, обхаживающий дородную девицу, все-таки приболтал её выпить пять капель коньячку с чаем. Девица весьма умело опрокинула чашку с коньяком и даже не закусила. Я вышел подымить. Когда вернулся в зал, моя челюсть отпала и щелкнула по пряжке ремня. Обстановка разительно изменилась. Музыка с минорной резко поменялась на продвинутую, по тем временам, «Технологию» и чуть не сшибла меня с ног.

Местные девчонки и наши курсанты выплясывали отнюдь не менуэты. На столах появилась куча горячительного и более-менее сносная закуска в виде колбасы и домашних солений.

— Ух ты! — восхитился я и ринулся отплясывать.

Так в безудержном веселье прошло часа три. Дородная девица толкала офигительные тосты типа «За Лося!», опрокидывала спиртное в рот и почти не закусывала.

В один из таких моментов она приняла очередную порцию, занюхала головой курсанта Степного, покоящейся у неё на мощном плече и брякнула:

— Хорошие вы пацаны, только пить не умеете!

Тут-то нас и покоробило до глубины души.

— Мы не умеем?! — возмутились будущие офицеры хором.

И тут Эд Ворошилов совершил своей героически неадекватный поступок. Он в момент развития событий держал в руках поллитровую бутылку разбавленного «Рояля».

— А-а-а! — закричал он и потряс бутылкой.

— Эдик! — заорали мы. — Давай «горниста»! Эд, «горниста» давай, дуй!

Ворошилов гордо взобрался на стол, упер руку в бок. Он в этот момент был просто великолепен! Плавно, словно горн, поднес бутылку к губам и «дунул». Пузырь он опустошил за две минуты. Гордо икнул, ухмыляясь оглядел офонаревших девчонок, спрыгнул со стола. «Жил» он после этого трюка минут пять или шесть.

Потом он глупо улыбнулся и выпал в осадок. Мы его тихонечко спрятали в гардеробе, повеселились еще с час. Потом повздыхали, распрощались с девчонками и ринулись в родные пенаты. Надо ли говорить, что в три часа ночи автобусы не ходят. Эдика несли по переменке. Первые километра три Ворошилов вел себя согласно уставу — не издавал ни звука. Потом свежий весенний ветерок сотворил свое подлое дело. Эдик минуты на две очнулся, повертел башкой по сторонам и крикнул:

— Пидары!

После этого снова отключился. Кого он обозвал этим нехорошим словом, выяснять не стали и потащили его дальше. Потом присели передохнуть, Эда положили на лавочку и не могли оторвать его потом от лавочки минут пять. Далее Ворошилов очнулся и вполне нормальным голосом попросил отпустить его, якобы он уже в порядке. После короткого совещания пьяненький Эд был отпущен и вполне бодро прошагал метров сорок. Потом он принялся убегать, и снова обозвал нас «подлыми гомосеками». И тут на его пути встретилась лужа, поражающая своими размерами. Ворошилов счастливо взвизгнул и рыбкой нырнул в грязную воду. Приземлился он довольно удачно, вынырнул, отплевался и начал совершать героический заплыв на другой конец лужи.

— Эдик, скотина, ты что вытворяешь!? — возмутились мы.