Водоем. Часть 1. Погасшая звезда

«Ты мне должен помочь!» — начала девушка свою молитву-экспромт, обращенную к духу Алатыря. Теперь она уже не улыбалась, не обнимала камень, не прикасалась к нему, а смиренно стояла перед ним на коленях, прижав руки к груди, словно подражая Марии Магдалине с полотна Тициана и глядя в самую середину полуовала черного валуна. «Смотри, какие муки я претерпела ради встречи с тобой, — продолжала жаловаться Кострова, — на мне живого места не осталось! Неужели все это напрасно?! Неужели ты пропустишь мою просьбу мимо ушей? — тут она ненадолго задумалась, есть ли у духа камня уши или это её собственная антропоморфная проекция, но быстро отогнала эти потусторонние размышления и продолжила: — А просьба моя вот в чём: помоги мне, милый мой, получить дядино наследство! Нет, не всё, конечно, а столько, сколько я заслуживаю. Если половину, то половину, если треть, то треть, если четверть, то пусть будет четверть. Сам решай, сколько я заслуживаю… Только пойми — я не от алчности или зависти прошу, а просто-напросто взыскую справедливости!»

Слово «справедливость» ей показалось очень уместным, не просто важным, а самым главным, ключевым и при этом еще также неизмеримо прекрасным. Поэтому Лена решила подольше задержаться на теме справедливости, чтобы разъяснить и себе, и немому собеседнику свою позицию. «Разве во мне не течет та же огненная костровская кровь? — риторически спрашивала она у Алатыря, все больше проникаясь энтузиазмом в его исходном, древнегреческом понимании. — Разве поэтому я не имею права хотя бы на дольку от дядиного богатства? Ну, объясни мне, почему одни получают всё, а другие — ничего? Почему одни с рождения живут в роскоши, а другие вынуждены всю жизнь каторжно трудиться и при этом прозябать в нищете? Почему одни, не прилагая усилий, получают уже в юности все блага просто потому, что их предки успели занять теплые должности во власти, а другие ради толики этих благ горбатятся с утра до ночи, но даже к старости остаются без всего?»

Повинуясь новой волне окрыляющей страсти, Лена оторвала руки от груди, привстала, чтобы снова обнять камень, а затем прильнула сжатыми губами к самой его макушке. Но этого ей показалось мало, и тогда девушка трижды провела язычком по черной лысине безмолвного собеседника. И хотя каменный истукан продолжал недвижно лежать, не испуская ни звука, ни дрожи, ни легкого дуновения, Лена стала ощущать внизу живота недвусмысленное шевеление плоти, грозившее перерасти в острую жажду самца.

«Боже мой, не хватало мне ещё с камнем заняться этим! — то ли вопрошала, то ли журила она себя. — Впрочем, а почему бы и нет, ведь этот камень…» И тут её внезапно осенило, и Кострова поняла, что допустила две большие ошибки. Во-первых, просить надо было не камень и даже не его дух, весьма вероятно, недвижно заточенный в недрах песчаника, а надо было обращаться к божествам, во имя которых был воздвигнут сей алтарь. Во-вторых, непременно надо было сбросить с себя всю одежду, даже жалкие трусики и лифчик, поскольку они создают помехи на пути обмена духовными энергиями и тем самым снижают действенность молитвы.

Но эти огрехи, допущенные по неведению, не казались ей фатальными, поэтому «наследница Ихтиандра» резко вскочила на ноги, сорвала-стянула с себя остатки одеяния, запустив со всей силы оба предмета — и трусики, и лифчик — подальше в сторону зарослей и, победно восклинув: «Вот теперь то, что надо!», — снова опустилась на колени и пошла молиться по второму кругу, прибегая уже к новым словам.

«О, боги, боги мои! — уже во весь голос просила Лена. — Дорогой громовержец Зевс, ты же — Перун-вседержитель, и Хорс, и Ярило, и милый сердцу Дионис, Стрибог и Семаргл, Аполлон и Гермес! — декламировала становившаяся все страстнее и прелестнее обнаженная «наяда», призвав на помощь все свои обширные, но мозаичные познания в ведической, антично-славянской мифологии. — И ты, златоволосый Гелиос, и ты, повелитель морей дедушка Посейдон, и ты развеселый Велес! О, милые боги, всех вас прошу о помощи, прошу о справедливости и справедливом суде! Поверьте, не от хорошей жизни обращаюсь к вам, а из глубин нужды и бедности! Но если я требую то, чего не заслуживаю, если прошу больше, чем того достойна, то пусть ваши стрелы и молнии разорвут меня, пусть ваши взгляды испепелят мое юное тело! Но разве я не права? Разве это правильно, когда одному без усилий достается все, а другому — только жалкие крохи? Разве это честно, когда одному с неба падает несметное богатство, и он может жить припеваючи всю жизнь, а другой совершенно ограблен безжалостной судьбой и должен думать об экономии каждой копейки?»