Водоем. Часть 1. Погасшая звезда

Пока Лена смывала с себя липкий уральский чернозем, приютившийся не только на ногах, но залезший на живот и спину, испачкавший лицо и волосы, Сергей бросился наверх наводить марафет. Но только он начал уборку, как вспомнил, что надо поставить чайник — и стремглав метнулся вниз, на кухню, где заодно также стал подыскивать трапезу, достойную таинственной гостьи, но не успел закончить и это, как оказался в спальне родителей, дабы подыскать в шифоньере подходящую — не слишком откровенную, но далеко и не монашескую — одежду для неожиданной странницы-пришелицы по имени Ариадна… В конце концов, он вконец запутался в своих желаниях и действиях, все поплыло перед глазами, калейдоскопом закружились стены, окна, двери, вещи, мебель… Кровь била по вискам отбойным молотком, и это был молоток желания, молоток жажды плоти, юной женской плоти, которая была так близко, так рядом, обещая подарить неземное наслаждение… Кожа на лице его краснела, на груди и спине потела, на руках и ногах вздыбливалась мелким бисером мурашек. Казалось, все вот-вот полетит у него окончательно из рук, и вихрь чувств, вызванный неведомым доселе натиском гормонов, разорвет если не его тело, то уж точно разбросает осколками хрупкое сентиментальное сознание… И тут, как гром средь ясного полдня, донеслось бархатистое, шершавистое, томное контральто:

— Тесей, потри мне спинку, пожалуйста!

«Боже! — взмолился про себя Костров. — Дай мне сил вытерпеть, устоять, не взорваться, не упасть до животного! Прошу Тебя, молю Тебя!» Робким, шатающимся шагом двинулся он к заветной двери, за которой на фоне шума струящейся воды парил чарующий голос, распевавший незнакомую песенку: «Рано ли, поздно ли, там иль тут, тропочку, ниточку оборвут…»

Войдя в ванную, Сергей однако внезапно успокоился — быть может, Бог в самом деле услыхал его мольбу, — но так или иначе, получив в руки мочалку, он смог целую минуту выполнять новую для себя работу мойщика женских спин, за что получил очередную награду, сотканную из двух слов «спасибо» и «милый» и приправленную таинственно-томной интонацией и загадочным взглядом-улыбкой…

«Молодец, Серега! — сказал он себе, оказавшись тет-а-тет с самим собой. — Первое искушение ты выдержал! Главное — не сломаться раньше времени!»

Лена же тем временем завершала свой туалет и когда уже собиралась накинуть заботливо принесенный длиннополый, но весьма откровенно декольтированный халатик нежно-сиреневого окраса, как некий внутренний голос властно потребовал: «Сначала надень платье! То самое, подаренное Загреем. Надень, а потом сними, и увидишь, что будет…» Непростая была это работенка — натягивать тугое одеяние на еще сырую кожу, но усердие было не напрасно — результат превзошел все ожидания девушки…

Когда Ариадна вошла, наконец, в спешно убранную залу, посреди которой на низком журнальном столике курился электрочайник, а в круг него расположились немногочисленные, но изысканные аппетитные яства: сырокопченая колбаска местного пошиба, осетринка, эксклюзивно присланная из Астрахани три дня назад, французский сыр «Рошфор» из самого дорогого гастронома города, а также традиционная для начала июня испанская клубника, источавшая нежнейший… Но этого аромата Лене не суждено было расслышать, ибо вместе с ней в комнату ворвалось и моментально заполонило её без остатка облако свежести, в котором перекликались, споря друг с другом, то ссорясь, то мирясь, две дивные мелодии: одна была вечерним запахом моря, пропитанным йодом и солью, насыщенным мельчайшими капельками, моментально сделавшими лицо и торс Сергея мокрыми, будто бы он постоял у самого берега волнующегося океана, другая — утренним ароматом розовых полей, едва проснувшихся и отдающих вместе с испаряющейся росой все тайны ушедшей ночи. А между двумя главными мелодиями резвились, жужжали, порхали десятки других, более тонких и менее уловимых благоуханий, каждое из которых на секунду-другую словно выскакивало на сцену, под яркий свет софитов, и тут же уходило в тень, уступая место новому солисту. Тут были и терпкие ароматы полыни, и резкое дыхание можжевельника, и томно-тучные гроздья жасмина, и пьянящая прелесть сирени, и дурманящая отрава ландыша, и нежное прикосновение фиалки, и даже увесистая поступь ладана, и много-много других аккордов, заставлявших обоняние трепетать словно сухой лес в предвкушении долгожданной грозы.