Водоем. Часть 1. Погасшая звезда

Она чувствовала, как рука юноши поднимается все выше и выше — от кисти к предплечью, потом к плечу… Вот она уже скользит по ее груди, значит, надо, не напрягаясь ни одним мускулом, подавить в себе зарождающиеся искры желания, сделать так, чтобы сосок оставался вял и мягок, безжизненным и абсолютно расслабленным… «Господи, как же приятно, нежно он ласкает — как никто и никогда раньше, как может ласкать, пожалуй, только женщина или бог, и как тяжело себя сдерживать, но терпи, терпи, ты не должна поддаваться», — уверяла себя Лена… А Сергей все гладил и гладил её груди, то одну, то другую, а Лена все упорнее боролась со своими инстинктами. Вдруг она открыла глаза, ненамеренно, совсем случайно, и увидела нечто необычное, особенное, чарующее. Это были глаза юноши — глубокие, серо-голубые с огромными блестящими черными зрачками. На какой-то момент ей показалось, что это сам Загрей смотрит на нее из тела этого хрупкого паренька, но лишь на момент… И все же подобного выражения глаз ни у одного из жаждавших ее особей мужеского пола она никогда ранее не видала. Она не могла дать названия этому особенному, сильному и глубокому, и вместе с тем предельно нежному и ласковому, что изливалось из души юноши через ее влажные зеркала прямо на лицо ей, Лене. Только ясно, что это, не подлежащее именованию, было так же далеко от вожделения, как и от мольбы, и единственное словосочетание, которое смогла подобрать Лена к этому выражению глаз, было «Нежное восхищение», но и оно казалось ей каким-то неполным, недостаточно глубоким.

В другой раз, в иной обстановке, она отдала бы многое за то, чтобы мужчина на нее так смотрел, и отдала бы много больше, чем тепло своей мягкосочащейся йони, быть может, даже — чем черт не шутит — вышла бы замуж, лишь бы ловить на себе такой взгляд хотя бы иногда. Но сейчас… сейчас она не могла проявить слабость, и хотя ей безумно хотелось обвить шею носителя этого чудесного выражения лица своими руками, впиться губами в его рот и долго-долго благодарно целовать, лаская губами его язык, а языком — его губы, но… И дело было не только в трехнедельном запрете, наложенном Загреем, нет, главное было в другом — в том, что ей, бедной девушке, хотелось сделать больно ему, богатому наследнику, хотелось упиться своей властью, хотелось показать свою силу… Она прекрасно понимала, как сильно, нестерпимо безудержно сильно хочет он ее, как ужасно сжимают тиски желания его малоопытные, едва ли не девственные, чресла, как едва не разрывается раздуваемая желанием головка его неведомого лингама, как стремится вырваться наружу липкая животворящая жидкость… понимала, знала, чувствовала, и чем больше понимала и чувствовала, тем слаще струилось в сердце чувство мести, тем горячее пылал в душе огонь возмездия…

Наконец, рука Сергея отпустила ее грудь, не добившись ровным счетом ничего — соски так и остались вялыми и глухими к нежности… Правда, к своему ужасу, сосредоточившись на контроле за грудью, Лена не заметила, как отпустила свое главное сокровище, и то, воспользовавшись занятостью хозяйки, стало вопреки её воле готовиться к соитию, источая обильную влагу… Сергей же тем временем гладил её живот, но уже не так уверенно и сладострастно, как грудь… «Что ж, милый, вот и подошла к концу игра — дальше пускать тебя опасно, а то еще возрадуешься…», — и Лена со всей силой прижала друг к другу ноги так, чтобы ни один пальчик, да что там пальчик, чтобы ни одно живое создание, даже самое махонькое, не проскочило в ее разогретое желанием искушенное чрево, знавшее тепло многих мужчин…

И как только пальцы юноши оказались на вершине ее бритой «киски», Лена снова открыла глаза, но прежде чем сказать те простые и жестокие слова, которые женщины обычно говорят в таких ситуациях, она разрешила себе еще раз покупаться в блеске очей Сергея… Она видела, явственно и четко, что Сергей не просто ее хочет, но хочет не так, как все другие мужчины, а совершенно по-иному, как-то возвышенно и одухотворенно. Видела, что для него секс с нею — это не банальное желание разрядки и удовольствия, не вопрос физиологии или похоти, не стремление к власти и не жажда покорения… Нет, тут другое, нечто очень важное, что это для него вопрос жизни и смерти, что, отказав ему, она не просто причинит сильную боль, а убьет что-то очень важное и доброе в его сердце, разрушит устои его души, лишит веры в женщин, быть может, даже веры в саму Любовь, в любовь настоящую, в любовь «просто так»… Она еще раз полюбовалась светом его восхищенных глаз, в которых заблестели блики наворачивающихся слез, еще раз искупалась в серо-лазуревых «зеркалах души», которые, наконец, стали умолять, просить помощи и пощады, как некогда, каких-то два часа назад, просили их ее глаза… «Ну, вот и все, мальчик!» — сказала она себе, а затем уже громко и уверенно произнесла вслух:

— Не надо, Сергей! Прошу тебя, уйди! Я хочу спать!

Сказала, жестко отвела его руку и, повернувшись на бок, плотно укуталась одеялом…