Водоем: мистическая сага-трилогия. Часть 1. Погасшая звезда.

– Иномирье? Смертным туда вход заказан, как и младшим богам, лишь высшие асы могут его посещать, но и им приходится платить за это каждый раз, – загадочно разъяснял Харитон. – Но, по слухам, есть один путь, точнее, одна легенда, если тебе интересно, то расскажу…

– Еще бы… Мне все интересно! – теперь Сергей готов был поверить если не во всё, то почти во всё, если уж не в немыслимое, то хотя бы в невозможное, а потому весь обратился в слух.

– Даже не легенда, а поверье. Вот послушай. Раз в году, в самую короткую ночь, вода в Реке Плача, обычно остающаяся ужасно холодной – около семидесяти градусов мороза, – внезапно становится теплой, ну, относительно теплой – градусов 15-17 тепла. И такой она остается всю ночь, но с появлением первых лучей солнца снова обретает температуру в 66 градусов ниже нуля…

– Да, но разве вода может быть такой холодной, оставаясь жидкой? – усомнился Сергей.

– Да, в реке Плача может, очень даже… Но дело не в этом… А в том, что вода эта особая, густая, с повышенной вязкостью, короче, и даже когда она становится теплой, то ни пловец, ни лодка, не могут по ней проплыть ни сантиметра… Но есть существо, единственное существо, которое может плыть в этой воде достаточно быстро…

– И какое же?

– Это способно делать только одно-единственное животное – Единорог! Слыхал про такое?

– Созвездие такое есть… – проявил свою скудную осведомленность юноша.

– Да, но на созвездии далеко не ускачешь, – сострил Харитон Тимофеевич, – нужен настоящий, живой, всамделишный единорог. Только он может доплыть до середины реки и разбить своим алмазным рогом хрустальный зеркальный купол, закрывающий душам путь в Царство Тишины.

– И что за купол? – Сергей тут же припомнил, что девушка тоже его упоминала.

– Хрустальный купол, зеркальный… Без него души давно разбрелись бы по всем мирам… Ну, так вот, – смачно продолжил монах, – проникнуть туда – пол-дела, даже скорее четверть дела, надо еще вернуться обратно, а до того… Все зависит от того, зачем тебе туда надо? Так зачем? – поднял брови Харитон.

– Мне? Туда? Да я пока не собирался… – пустился в пояснения Сергей, стараясь и для себя объяснить, зачем же ему нужно это знать. – Просто интересно… Я же философ как никак, а потому мне надо знать побольше, чтобы понимать…

– Просто, говоришь? Интересно, говоришь? Ну-ну, а чего ж я тогда тебе все раскрываю, язык напрягаю… Ну, да ладно, авось когда пригодится… В общем, делаешь там все свои дела, но надо успеть до рассвета, до того момента как закончится эта самая короткая ночь… Стоит появиться краешку солнечного диска и – тот, кто не успел, останется там навеки… Беда в том, что никто не знает, что там, за куполом, но говорят, что на однорогой лошадке можно проскакать, если, конечно, повезет…

– Постой, дедушка, но вроде там нет солнца? Как же тогда понять, что наступил рассвет?

– Спроси что-нибудь полегче… Почем мне знать… Рассказываю, что знаю. Так что не обессудь… – посетовал старик. – Только обычно никто оттуда не возвращается…

– Неудивительно, столько трудностей, условий, – подтвердил Сергей.

– Да, из Иномирья непросто вернуться человеку, хотя прецеденты были, правда, редкие… Ну, вспомни хоть Алкестиду, супругу Адмета. Тут, конечно, сила любви оказалась самым важным, а вот Орфею и Хермоду не повезло, сам знаешь…

– Про Орфея-то, конечно, знаю, а вот Хермод…

– Ну, не суть важно. Хотя… У него лошадка была, увы, безрогая, и он на ней надеялся брата своего вызволить. Да куда там, а ведь был храбрый воин… А причина банальна – не по той дороге поскакал назад, в результате заблудился и опоздал… М-да… Храбрость храбростью, любовь любовью, а иногда надо и думать, – подытожил свое повествование Харитон. – Ну, ладно, бог с ним, с этим Иномирьем, пойдем-ка я чаем тебя напою пока совсем не стемнело, да и гроза, кажись, намечается…

В самом деле, стоило им зайти под сень бревенчатой сторожки, похожей скорее на васнецовскую избушку на курьих ножках, чем на служебно-административное здание, как в серо-свинцовой вышине загромыхало, над кладбищенской тишью нависла ранняя ночь. Частые всполохи на мимолетные доли секунды освещали блестящие плиты, выглядевшие на фоне трепыхающихся веток и трав как обездвиженные истуканы, древнерусские каменные бабы. Казалось, что их неподвижная немота – символ самой смерти, остановленного навсегда времени жизни тех, которые под ними погребены навечно, на веки веков, которых никогда больше не будет, которым не суждено видеть и дышать даже через триллионы триллионов лет, когда вся Вселенная погрузится в черную тьму, бороздируемую одинокими электронами, тщетно ищущими свою позитронную «вторую половинку», затерянную в раздувшемся до бесконечности мертвом космосе…