Водонапорная башня

На следующее утро приехал дядя Жора. Мягкий шелест мотора его старого мерседеса я сразу узнала. Тормоза тихо скрипнули, и мелкий гравий с обочины барабанной дробью отыграл по поддону картера. Я вскочила с кровати, надела свои шорты и побежала к умывальнику. Умыв лицо и вычистив как следует зубы, я пробежала в кухню и, усевшись за стол, приготовилась встретить дядю Жору. Мои глаза, не моргая, смотрели на входную дверь напротив по коридору, которая уже начинала пугать своим безмолвием.

– “Где же он? – думала я. – Опять, наверно, бабушка пристает со своими расспросами. Разве нельзя обо всем поговорить здесь?”

Я осмотрелась. К этому времени бабушка обычно уже выставляла на стол свежее молоко и завтрак. Сегодня же вся кухня сияла какой-то больничной чистотой, и даже на полу не было видно ни крошки. Отутюженный бабушкин фартук и стопка вафельных полотенец лежали на залавке возле плиты. Там же вдоль стены рядком стояли вымытые стеклянные банки.

Вдруг до моего слуха донесся нарастающий ритмичных звук шагов. Банки на залавке задрожали и зазвенели. Точно такая же дрожь пробежала по деревянным половицам и передалась моим босым ступням. Дверь распахнулась, и на пороге появился высокий широкоплечий мужчина, имеющий отдаленное сходство с дядей Жорой.

Леденящий сердце ужас, подобно тысячам выпущенных стрел, намертво пригвоздил меня к стулу. С призрачно-белого его лица были напрочь стерты не только игривый румянец, всегда характеризовавший его как здорового добродушного весельчака, но и какие бы то ни было черты его индивидуальности. Воспаленные совершенно бесцветные глаза расфокусировано смотрели во все стороны одновременно, как будто искали и не находили что-то. Веки распухли и, казалось, сочились не слезами, а какой-то светло-серой лимфой. Мучнистые сухие губы были плотно сжаты так, что ни слова, ни даже звука не могло вырваться наружу.

– Здравствуйте, – прошептала я себе под нос.

Его взгляд упал сначала ему под ноги, затем скользнул по коридорным половицам до кухни и, медленно вскарабкавшись по моим ногам, остановился на моем лице. Взгляд был холодным и тяжелым, как бетонная плита, а еще в нем была какая-то зависть, как будто у меня могло быть что-то сильно им желаемое. В ответ он только кивнул головой и сдвинул с меня свой каменный взгляд. Он повернул ко мне сгорбленную горем спину и скрылся в комнатах.

Я могла вскочила со стула и побежала следом за ним, но не сделала этого. Я вдруг явно ощутила, что меня просто-напросто больше не было на этом стуле, в этой крошечной бабушкиной кухне. Странное ощущение – вокруг был привычный и понятный мир – залавок, уставленный банками, израненный ножом стол, на котором бабушка лепила свои пироги и меловая печная стена, из-за которой я каждое утро весело выбегала к завтраку – но я больше не находилась ни среди этих вещей, ни в этом моменте. Как будто чума, которую принес с собой дядя Жора, и которая самого его изменила до неузнаваемости, вынула из меня самое ценное – мою душу – и для забавы подвесила ее где-то высоко, откуда все выглядело суетным и напрасным.

Из нашей с Элен спальни послышался шорох и целлофановое похрустывание. Я очнулась от своей неподвижности и недужливых мыслей, и вышла с кухни. Войдя в комнату, я увидела, что вещи Элен были собраны, и уже знакомые мне шесть пакетов стояли на полу у двери нашей спальни.

В дом вошла бабушка. На этот раз десять ступенек крыльца дались ей крайне тяжело и, пройдя в комнату и сев на свой диван, она продолжала давиться одышкой и гладить себя по груди.

Дядя Жора появился в дверях спальни. На его широких мясистых ладонях стояли лакированные туфельки Элен, которые были на ней в день, когда она приехала. Бабушка смерила его страдальческим взглядом, и по ее морщинистым щекам потекли скупые слезы.

Я медленно опустилась в кресло и приготовилась слушать один из самых трагичных рассказов в моей жизни.

Александр

Александр было имя того мотоциклиста в кожаной куртке и красном шлеме, который увез Элен той злосчастной ночью и больше не вернул никогда. Около четырех утра его мотоцикл на полной скорости вылетел с трассы в кювет примерно в десяти километрах от деревни, сразу за своротком на водонапорную башню. Они оба погибли на месте, как мы все решили думать, мгновенно. Родителей Элен оповестили на следующее же утро, но только через сутки ее отец смог подняться с постели и приехать к нам. Он не ясно понимал, что происходит и что нужно делать в таких ситуациях, поэтому первое, что пришло ему на ум – поехать и забрать вещи Элен. Зная, сколько долгих часов своей короткой жизни она проводила, украшая себя, можно было найти в этом его поступке понятный смысл.